Такова спортивная жизнь
Шрифт:
— Я забыл вас предупредить. Жена Камерона приходит убираться по утрам. Деньги, оставленные в карманах, она считает чаевыми. Так что оставляйте только мусор.
Когда солнце добралось до моего угла, я сел, прислонившись к подушке, и стал читать «Там наверху». В доме стояла тишина: возможно, в нем не было ни одной живой души — все ушли на работу. Я было хотел и сам пойти, но посмотрел на будильник и раздумал. Когда я встал, то обнаружил, что из моих карманов исчезла вся мелочь.
Я поехал в город и взял денег в банке. Проезжая по Маркет-стрит, я увидел Джонсона — он часто гулял по утрам. Мне захотелось остановиться и поговорить с ним, узнать, как он и что, но я не остановился, а свернул в какой-то гараж и распорядился, чтобы мне залили бензина в бак. Когда я выехал на улицу, Джонсона уже нигде не было
Взглянув с гребня на город, работающий совсем нормально, но без меня, я почувствовал себя отщепенцем, изгоем. Теперь мне было запрещено жить там. Я остановил машину у замка Колсби. В воздухе стоял запах работы. Грузовики дальних перевозок уже покидали долину — дороги превратились в темные движущиеся полоски, а город был почти лесом, где эти насекомые ползали среди расчищенного подлеска домов и обрубленных стволов фабричных труб. Шесть металлических труб химического завода, слитые воедино, как забинтованные пальцы, выбрасывали на реку рыжий туман азотистых паров. Возле фабрики Гарриса стройная черная труба взметывала плотный куст белого пара, который держался в воздухе несколько минут и только потом лениво расплывался в синеватую дымку. Время от времени какая-нибудь коренастая труба изрыгала через долину угольно-черный клуб горячего дыма, и он, курчавясь, уплывал за гребень, заволакивая угрюмую Райдингскую больницу над Хайфилдом. У самого склона, там, где шоссе петляло среди деревьев перед подъемом к Сэндвуду, под самым кладбищем, стиснутым, забитым могилами, паровой котел кирпичного завода пыхтел, как паровоз, пытающийся сдвинуть с места длинную вереницу вагонов. Клубы пара, которые он быстро выбрасывал один за другим, складывались в разбухающую колонну, чтобы тут же развалиться и рассеяться на ветру. А ниже города, вздымая в небо две огромные ноги перевернутого трупа, раскинулась поперек долины электростанция — единственное новое здание, которое мне было видно. Она, словно плотина, запирала город и не давала ему хлынуть дальше в долину, через лоскутья полей, к Стокли. И где-то под всем этим была та единственная, которую я знал по-настоящему — среди всей этой громады и ее бесчисленных частностей, — песчинка, пылинка в стотысячном муравейнике, пятнышко в кружеве всех этих улиц. При взгляде отсюда она теряла всякое значение, так, словно я был богом.
В последующие дни это чувство отчужденности еще усилилось из-за литовца. Может быть, я ощущал его изгнание даже сильнее, чем он сам. Трех дней такой оторванности от прежней жизни хватило, чтобы переменить все. Словно какой-то долг все рос и рос, а теперь мне внезапно, без предупреждения предъявили счет: плати, а не то… Эта пустота гасила все прежние чувства и к людям и ко всему остальному. Мне представлялось, будто я стал таким, какой была миссис Хэммонд, когда я только с ней познакомился, и оказалось, что мне это приятно. Уверенно я чувствовал себя только в машине. Никогда еще я так ею не гордился. Я дочитал «Там наверху» и купил «Любовь будет завтра». В этой книжке сыщик Стилтон («Сыр» — для своих друзей) ведет расследование в каком-то американском городе — забыл в каком. И он влюбляется в подружку бандита, а она — в него. Но она слишком уж много знает про бандитов, и ее, конечно, приканчивают. Стилтон после этого чуть не сходит с ума и разделывается с шайкой в один присест. А потом, немного остыв, вдруг понимает, что все кончено. Девушки нет. И он не хочет больше жить. На последней странице он в своей машине уезжает из города. Выбравшись на шоссе, он дает полный газ. И вот и город, и люди, и его воспоминания — все остается позади. А впереди уходит вдаль пустое шоссе. Автомобиль мчится с бешеной скоростью. Стилтону становится легче на душе, и он начинает думать о следующем городе и о следующей девушке, которая, может быть, живет там.
Это произвело на меня сильное впечатление. И я подумал: эх, если бы и я мог покончить со всем, как Стилтон, уехать куда-нибудь еще и оставить всю эти неразбериху позади! Я даже попробовал выехать из города на большой скорости. Но шоссе было забито машинами. И оно извивалось, ныряло, горбилось. Да и не проехал я двух миль, как уже оказался в следующем треклятом городе, когда первый еще не кончился. Так они и переходят один в другой. И нет простора, чтобы почувствовать себя свободным. Я был на цепи, и куда бы ни ехал, мне предстояло
Вечером в среду, еще совсем рано, Пэдди вернулся домой на карачках. Да и литовец был почти в том же градусе. Оба они наблевали на пол; потом рухнули на кровать ирландца и лежали там, обнявшись. Я сидел и не знал, то ли мне убрать, то ли убраться.
Через некоторое время литовец соскользнул на пел и встал возле моей кровати на четвереньки, поматывая головой. И начал лаять — сначала он негромко отрывисто тявкал, а потом подвывал. В его голосе звучала настоящая тоска. Пэдди, лежа на спине, что-то бурчал и рыгал, лицо у него было белее простыни — видно было, что его сейчас опять стошнит.
Когда я встал, литовец укусил меня за ногу. Я перескочил к соседней кровати, стащил Пэдди на пол и поволок его к двери. Кое-как я дотянул его через площадку в уборную, упер подбородком в унитаз и ушел.
Литовец ползал по комнате взад и вперед, он встретил меня жутким волчьим воем, но кусаться больше не стал. Я посоветовал ему лечь. Он остановился и посмотрел на меня.
— Вы напились, — сказал он. — Мы сегодня встретили одного вашего знакомого.
— А он вам сказал, как его зовут?
— Ну, конечно, мой друг. Или, по-вашему, я не умею говорить с людьми? Он просил передать привет.
— А кто это был?
— Кто это был? — передразнил он. — Пожалуйста, не перечисляйте столько имен. Дайте мне подумать… Филд… Нет. Брук, Дейл, Холл, Холм, Крот… все эти имена, да вы слушаете? Слон, Кит — это же не имена. А зоопарк. И мы исходили все холмы в окрестностях… Пэд вам не говорил? Мы поднялись вверх по одной стороне долины, а потом поднялись по другой стороне долины. Мы ходили вверх по долине, и мы ходили вниз по долине. Целые мили… И где-то мы побывали в дамском туалете. Может быть, это было вверху долины. Или внизу. Видели бы вы ее лицо! «Что вы тут делаете, моя милая? Билет у вас есть?» Я понял, в чем дело, только когда увидел все эти… как они у вас называются?., целый их ряд. Вы когда-нибудь бывали в дамском туалете? Куда удобнее мужского — женский мир, мой друг, не правда ли? Почему они вешают такие неясные таблички? И где Пэд, гав-гав-гав, у-у? — Он повалился на кровать и продолжал говорить, уткнувшись в одеяло. До меня доносилось только приглушенное рычание.
Я вытащил из комода мои рубашки, свернул их и взял обе книги. Спускаясь по лестнице, я обогнал Пэдди. Я не стал тратить времени на то, чтобы сообщить Камерону, что ухожу из его хлева. Я сел в автомобиль и машинально поехал домой к родителям, заранее стискивая зубы в предчувствии всех нравоучений, которые мне предстояло выслушать. Оставалось надеяться только, что отец работает в ночную смену, но шансов на это было мало.
Однако, открыв дверь, я увидел не мать и не отца, а, как мне почудилось, призрак миссис Хэммонд. Она вскочила, когда я вошел, а мать обернулась и поглядела через плечо — лицо ее в электрическом свете было бледным и испуганным.
Все мы что-то удивленно пробормотали и посмотрели друг на друга так, будто встретились впервые.
— Что ты тут делаешь? — выговорил я. Я часто воображал ее здесь, в этой аккуратной гостиной, а теперь, когда это, наконец, случилось, все было как во сне.
— Я встретилась с вашим отцом… на Сити-роуд. Он попросил меня зайти.
Я смотрел, как мои родители разыгрывают спектакль, словно все это было отрепетировано и теперь мы просто исполняли свои роли. Я начал называть миссис Хэммонд «Валли». Я говорил — «Валли то», «Валли се», или же: «Я не понимаю, Валери», «что это такое, Валери?» Я хотел показать им, показать ей, что она моя, что нас связывает слишком многое и никому и ничему не под силу разорвать эту связь. Я разговаривал не с миссис Хэммонд. Ее больше не существовало. Это доказывалось тем, что Валери сидела тут.
— Мы не знали, куда ты делся, — объяснил отец. — Мы позвонили в клуб, но там сказали, что им тоже ничего не известно. Мы все очень беспокоились. Потом я случайно встретил на Сити-роуд миссис Хэммонд и попросил ее зайти поговорить с твоей матерью. Твоя мать была просто…
— По-моему, Валли устала, — сказал я ему. — Может быть, ты хочешь поехать домой, Валли?
— А когда мы узнали, что тебя вычеркнули, мы испугались, не случилось ли чего-нибудь.
— Так ты поедешь домой, Валли? — снова спросил я ее.