Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
Шрифт:
— Иссанд Юмаль!..
— В Чебаркуле выяснилось, что землянки без печей, нары давно сожгли. Сюда прибыли и островитяне из трудовых лагерей. Они в Котласском районе строили железную дорогу до Яранска. Бежать было невозможно, кругом глухие леса. При царе в этих местах никто и не жил. Советская власть стала тянуть сюда железную дорогу: на свинцовые рудники понадобилась рабочая сила. Сперва завезли украинскую и белорусскую интеллигенцию, за ними последовали наиболее преуспевающие крестьяне, прибывали всё новые эшелоны: кавказцы, казаки, татары, до эстонцев были поляки. Железную дорогу продолжали строить. Одна ветка должна была вести в Архангельск, пробиться до Белого моря. Другая направлялась в Печору и до Ледовитого
14
Ярмарка в средние века.
В августе приказали переместиться в деревню Каряшна, отправились на плотах. Жили терпимо. Но однажды весь их батальон выстроился без приказа и спел эстонский гимн. Начальники перепугались, исчезли. Сразу же положение изменилось, тем более что на фронте многие эстонцы перешли к немцам. Объявили приказ Ворошилова. В нём распорядились всех эстонцев убрать с фронта, собрать в тылу и сформировать из них рабочие батальоны. Строили аэродромы. Одеты плохо. Кормили плохо. Жизнь стала невыносимой. Тогда организовали пассивное сопротивление: отказались работать. Комиссары бесились, начали всех по одному допрашивать, каждого спрашивали отдельно: будет он работать или…
Так пару рот принудили опять взяться за работу. Многих сажали в карцер. Принялись за дело и сотрудники НКВД со своими приёмами, долгими допросами. Самых упрямых отправили на лесные разработки, составили из них штрафные роты, которые разместились в пятидесяти километрах от Котласа, в городе Авитонове. Здесь было много поляков, жили они на нищенском положении. В большинстве из интеллигентов — врачи, инженеры или из состоятельных. Один инженер-поляк рассказывал: без преувеличения, местная железная дорога стоит на наших костях, под каждой шпалой отдыхает, по меньшей мере, один поляк.
По прибытии эстонцев их как раз отпускали. Но и другие народы здесь оставили своих… Про украинцев рассказывали такие кошмары…
— Иссанд Юмаль!..
— Голод, холод, клопы… Жить становилось изо дня в день хуже, одежда и обувь износились. Отказывались работать. Нам объявили: покупайте себе продукты сами. За работу обещали платить соответственно выполненным нормам. За день успевали выработать по полтора рубля, продукты на один день питания стоили три…
Пропал интерес к работе. Ну, а без работы — голодная смерть. Начали пропадать вещи, у кого что было. Одежда, другое-разное, сохранившееся из захваченного из дому, вплоть до зубных щёток. Бригадиры по своему усмотрению распоряжались хлебом: давали — не давали. И умело этим пользовались. Однако грабили и более брутально: заметив, что у людей есть ещё стоящие вещи, выстраивали перед бараком и приказывали высыпать содержимое вещмешков на землю. Бригадиры ходили и выбирали себе кому что приглянулось.
Хотя бежать было бессмысленно, многие рисковали и пропали безвестно. Люди сильно сдали, ослабли, лежали безучастно. Бывало, на ходу падали и умирали. Ели всё, что хоть
Однажды из Москвы приехал генерал проверить, как продвигается выучка воинских частей, можно ли их отправлять на фронт. Поскольку у нас не было даже обмундирования и вообще ничего, то какая могла быть выучка? Генерал кричал и ругался, он нашёл, что воинских частей, как таковых, нет и в помине. Начали выдавать обмундирование… летнее…
В это время вспыхнул тиф…
— Иссанд Юмаль!
— Землянки превратились в больницы, в них холодно, сыро и грязно. В день умирали до десяти человек, хоронить не успевали. Не находилось никого, кто бы мог копать могилы, в сарае-покойницкой скапливалось по нескольку десятков трупов. Они лежали вповалку, голые, одежду у них отбирали. Гробы делать было не из чего — так и хоронили без них. Случалось, покойник, уже похороненный, являлся в часть и требовал свою одежду, которую у него в «больнице» отобрали: оказывалось, что вместо него захоронили другого, ошибка открывалась лишь потом.
На этом месте Хуго остановил свой плавный до сих пор рассказ, он угрюмо уставился в окно, а слушатели — на него в ожидании продолжения, в предчувствии чего-то необычного в дальнейшем повествовании. Хуго словно подыскивал нужные слова, а ведь он действительно обычно не отличался особой словоохотливостью…
— Как-то раз мужик, дежуривший в сарае-покойницкой, — начал Хуго наконец, — прибежал в штаб и, лязгая зубами, заявил, что боится там дежурить: один мертвец якобы сказал, что ему холодно, отдай, дескать, свою шинель. Оказывается, санитары, оттащили туда ещё живого…
— Иссанд Юмаль!
Женщины, сидевшие за столом, пришли в ужас, исключая, впрочем, Ангелочка, сохранившую свою обычную авторитетную невозмутимость; а ведь на фоне всего до сих пор рассказанного Хуго — что особенного в том, что кого-то живьём оттащили в мертвецкую… Что ж тут такого?! Но дело было в другом…
Если бы присутствовал здесь Король, он, вероятно, припомнил бы те разговоры про одного из его дядей, который якобы когда-то давно в Главном Городе застрелился из-за женщины: «…вставил дуло ружья в рот и большим пальцем ноги нажал на курок…» Король тогда долго ломал голову над вопросом: почему из-за женщины надо вставить в рот дуло ружья?.. До сих пор он это явление так и не сумел объяснить. Теперь же из дальнейшего рассказа Хуго стало известно ещё более страшное обстоятельство, в котором Его Величество уже как-то разбирался.
Хуго уточнял про тот случай с живым покойником.
— Он основательно замерзал у покойничков, так что утром всё-таки помер. Другого и быть не могло, весь он был посиневший, опухший, глаза слезились да и разговаривал с трудом — даже не человек с виду. А ведь знакомый был… — Женщины опять заохали, который раз называли Иссанда, а Хуго добавил: — То был приятель Антона, и убил-то нашего Антона он… Сам и признался.
За столом воцарилась гробовая тишина, стало отчётливо слышно тиканье настенных часов, жужжанье мух над плитою. Не все присутствующие знали про Антона, другим было известно, что погиб из-за женщины, но чтобы…
Оказывается, история-то обыкновенная: друг Антона, с которым, будучи у брата в гостях как-то в Главном Городе, познакомился Хуго — убил Антона из ревности уже известным способом, то есть выстрелом в рот, потом всё обставил очень ловко, создав версию самоубийства. Теперь, на чужбине, узнав Хуго, который подавал ему пить и ухаживал за ним по возможности, угнетаемый угрызениями совести, он и признался в содеянном. Видать, понимал уже, что умирает.
— Звали-то его Роби… Роберт, — объяснил Хуго.