Такой смешной король! Повесть третья: Капкан

Леви Ахто

Эдгар и в Главном Городе стал парикмахером — это его профессия. В армии же… Трудно даже сосчитать, сколько и каких начальственных бород он за все это время сбрил. Но для Юхана Эдгар значил мало, несмотря на его религиозность: тот никогда в деревне не жил — белоручка; теперь тоже поселился в городе Журавлей, стал заведующим парикмахерской, а в его подчинении оказались двенадцать женщин — белохалатная команда. Хорошо все же, подумалось Юхану, когда человеку удается не разлучаться с гражданской работой даже на войне.

Эдгар снова женился: его первая жена подалась с немцами в Германию. Явление нередкое в столь сложное время. Многие воспользовались ситуацией, чтобы укрыться от

приближающегося фронта, а многие, чтобы просто изменить свою жизнь: уезжали не в самую Германию — что там от нее осталось! — а чтобы перебраться дальше на запад. Тоже чтобы быть свободными. Роковое это стремление освободить одних от других, чтобы занять их место, роковое для освобождаемых, вынужденных ждать каких-нибудь очередных освободителей в надежде, что хотя бы те, совершив благородное дело, возвратятся к себе домой, дав возможность освобожденным жить, как им хочется, в уверенности, что в случае беды опять придут помочь бескорыстно ради высшей человеческой справедливости на планете. Где взяться, однако, именно таким благородным освободителям? Есть ли такие на планете Земля?

Новую жену Эдгара звать Аидой. Религиозна, как и Эдгар. Миловидная, даже красивая женщина средних лет. Приветливая, рассудительная — Юхану пришлась по душе. Такая не станет легкомысленно швыряться деньгами, как его первая жена, любившая дорогие кушанья, наряды и веселье.

Аида с Эдгаром временно поселились в маленькой неудобной квартирке. Затем Эдгар приобрел в городе недостроенный дом. Нелегкое дело — построить дом, притом такой роскошный. Значит, не такой уж и белоручка, этот Эдгар, раз взялся за дом. Не так трудно оказалось находить работников за умеренную плату, не так дороги строительные материалы, в частности доломит, которого на острове достаточно. Им здесь пользовались для возведения замков, мельниц, домов с незапамятных времен. Что же касается денег, они у Эдгара, по-видимому, имелись: бережлив с детства, даже чересчур, на что сама Ангелочек в свое время обратила внимание. Да мало ли откуда могут быть деньги у честного, работящего человека, который стрижет начальство?

Так и получилось, что трудились они с Аидой, словно муравьи, и довольно быстро их дом приобрел крышу и в какой-то его части они сразу и поселились. Во всяком случае, Эдгар строил — не сравнить со строительством городской тюрьмы: ее, собственно, восстанавливали те, кто и сжег — немецкие военнопленные, и тюрьма тоже росла день ото дня, но сравнительно медленно. Военнопленные, как казалось жителям города, чувствовали себя превосходно: клали камни, возились не спеша, свистели, пели, балагурили, окликали идущих мимо девушек. Для них война закончилась, хотя фатерланд еще не сдавался и фюрер в Берлине все еще призывал сокрушать коммунизм, уничтожать евреев во всем мире.

Поскольку в любом городе тюрьма должна быть, в Журавлях соответствующее начальство для этой надобности приспособило древнюю конюшню неподалеку от парка, этим каменным строением когда-то пользовались как складом. Здесь должным образом разгородили под камеры шесть больших помещений: набили решетки на узкие оконца, расположенные высоко в стене, на них «козырьки», двери железом обили, замки крепкие поставили — чем не тюрьма?

Сведения из окружающей жизни доходили до Юхана, словно ветром надуваемые — отголоски извне. Внутри его собственной сущности жили Ангелочек и ТОТ, без которого Юхан ни себя, ни Ангелочка не мыслил, для него они слились воедино: Ангелочек и Бог.

А вообще, какие у Юхана отношения с Богом? Бог — основа жизни. Разве могут быть сомнения! Юхан помнит своих родителей на острове Хийумаа, братьев — суровых богобоязненных крестьян. Где-то в душе он осознавал,

что братья предпочитали поклоняться Богу, чтобы не кланяться русскому царю, которого крестьяне не считали хозяином их земли, ими так или иначе обрабатываемой уже многие тысячи лет, как не признавали они и немецких баронов.

Когда Юхан женился на Ангелочке, она железной рукой его мысли и душу направила к своей собственной, единственной, унаследованной от предков правде — Всевышнему, не задумываясь о том, что тысячелетия их прапредки жили, не считаясь с Ним, которого, в сущности, эстам тоже навязали крестоносцы У нее же самой Писание стало смыслом жизни, даже любовь к собственным детям отступила на задний план. Внешне это выглядело исполнением долга. Но Богу она была предана фанатично. Бог занимал ее душу и мысли и стал ее душою, она загипнотизировала себя Евангелием. Когда в мире война, она сознавала, что, отдав сердце свое Господу, она спокойна: все будет так, как предопределено Господом. Росли ее дети вместе с ними и ее вера. Она и не заметила, как ее любовь к Богу переросла любовь к детям и Юхану, стала всеохватывающей, земная жизнь растворилась в Божьей благодати.

От Юхана не укрывались ее маленькие уловки, когда слово Божье Ангелочком толковалось не по Писанию: если надо было по хозяйству наставлять, она ссылалась на то, «как сказал (якобы) Христос», потому что… мог же и сказать. И часто она приписывала Богу собственные мысли.

С грустью и нежностью вспоминалось все это Юхану. Ему теперь, в сущности, никто не был нужен, даже Его Величество Король. Юхан осознавал окружающую жизнь только с участием в ней Ангелочка, без нее в жизни для старого человека не стало ничего значительного. Ангелочек загипнотизировалась Евангелием, Юхан — Ангелочком.

Корову он доил не потому, что хотел молока, — он жевал по привычке все, что угодно, — а потому, что корову полагалось доить: иначе скотине мучительно. Юхан выполнял долг по отношению к жизни и к Богу. Бог дал жизнь — надо жить, даже если нет Ангелочка, значит, и корову надо доить. Прибежал на хутор Король — пожалуйста, можно и баню протопить, вспоминая, как этот юнец с Ангелочком париться ходил; убежал Король неизвестно куда — Господь и ему путь укажет. И казалось старому человеку, что, кроме собаки, он и не нужен никому, вероятно, Всевышний собакам и поручил разделять с человеком его горе.

Манчи вернулся однажды, когда Юхан сидел на ступеньке предбанника, у его ног лежала Вилка. В Германии все еще продолжалась война, товарищ Сталин торжествовал в предвидении скорого падения рейха. Берлинское же командование лихорадочно искало спасения, чтобы сохранить хотя бы собственные шкуры. Спасать свою шкуру стало потребностью большой части людей на земле, среди них многие тысячи не имели никакой вины перед мировой историей или человеческим родом, но тоже должны были бежать. А в городе Журавлей на Кривой улице художник рисовал вещие картины с лисой и совой и себя между ними, он рисовал свет и тени и искал путь в неведомое. Это было таинство жизни, совсем другой мир — недосягаемо свободный.

В тот же мир, где на крыльце бани сидел Юхан, пришел Манчи. Здесь, по сути, освобожденными могли себя считать только те, кто поспешил выразить освободителям признательность вместе с готовностью преданно служить им.

Так ведь везде в мире всегда бывало.

Шел дождь со снегом, погода стояла хмурая, казалось, что землю окутала непроходящая тоска. В этой хмурой тоске чуткие собачьи уши услышали скрип отворяемой калитки, и Вилка кинулась навстречу вошедшему. Это конечно же был Манчи. Юхан стал тяжело подниматься, лицо его оставалось спокойным, словно Манчи только утром вышел за почтой.