Шрифт:
ЧАСТЬ 1
Глава 1. Митяй
У-у-у! – простонала совсем рядом электричка, набирая ход.
– Вот черт! Не успел! – Невысокий худощавый паренек на бегу глянул на светящийся в темноте циферблат своих часов. – Ведь еще целых три минуты! – в сердцах воскликнул он, замедляя бег, пока не перешел на шаг. Он понуро побрел на пустынный перрон, хотя знал точно: от него ускользнула последняя электричка!
Скорее всего, это был неосознанный, естественный порыв, так как на всей этой небольшой станции именно перрон был хотя бы немного освещен. Два фонаря с запыленными
– Что же делать? – произнес вслух опоздавший, подходя к расписанию. Он всмотрелся в выцветшие цифры.
– Не ночевать же здесь до шести тридцати пяти?! Эх, бабуля, бабуля! Вот она – твоя последняя чашечка чая!
Вернуться он не мог: почти глухая бабка уже давно храпит на своей перине, а ключей у него не было. Ну не в окно же ломиться! Чего доброго, помрет еще страху, если проснется!
Тишину станции прорезал сигнал какого-то авто, проезжавшего неподалеку.
«Точно! – осенило парня. – Надо поймать тачку!»
Он повеселел и, насвистывая недавно услышанный мотивчик древнего, но когда-то очень известного шлягера, зашагал в сторону стоянки такси, расположенной на небольшом пятачке рядом со станцией. Его шаги глухо отдавались в тишине.
«Опять от меня сбежа-а-ала последняя электричка, и я по шпалам, опять по шпалам…» – крутилось в его мозгу.
Парня звали Дмитрий Веселов. Митяй, как называли его друзья, был светловолос и кареглаз. Обладал густыми темными ресницами и крупноватым носом, который его совсем не портил, а, наоборот, придавал его скуластому лицу элемент суровой мужественности. Он был студентом третьего курса городского политехнического института, имел родителей, многочисленных приятелей, симпатичную подружку-однокурсницу и бабушку, постоянно живущую в этом областном пристанционном дачном поселке.
Последнее время Митяй навещал свою бабушку не очень часто и, как правило, летом – в свободное от учебы время. Его родители, люди энергичные, предпочитали другое времяпрепровождение.
Как и все небольшие городки средней полосы России, родной город семьи Веселовых мало привлекал своих обитателей в части проведения отпускного досуга. Веселовы не были исключением – любили теплое Черное море, и каждый год не упускали возможности там побывать. Брали с собой и единственного сына, когда тот был еще маленьким. Но Митю море не привлекало, и даже наоборот – пугало, что сильно удивляло его родителей. Но сердцу ведь не прикажешь! И Митя, будучи школьником, все чаще оставался с бабушкой в старом, но достаточно крепком еще домишке на участке в пять соток, сплошь засаженном овощами и цветами.
Выйдя на стоянку, Митяй приуныл: она также была на удивление пуста – ни людей, ни машин. Он вздохнул, присел на единственную скамейку без спинки, стоявшую вплотную к забору какого-то домика, и закурил. Оставалось только ждать, ждать неизвестно чего. И мечтать. А мечтал Митяй всегда только об одном – известности и славе – ни много, ни мало! Правда, мечты эти были его тайной, в которую он никого не посвящал. Даже свою Наташку, не говоря уж о предках. И эту тайну он холил и лелеял, боясь сглазить.
Нет, он, конечно, понимал, будучи неглупым малым, что без титанических усилий – будничного тяжелого труда, бессонных ночей в обнимку с умными книжками, собственного упорства в достижении желаемой цели – ничего такого не получишь. Но ведь есть же, есть счастливчики, прославившиеся благодаря стечению обстоятельств! Митяй нисколько не сомневался, что удача, фортуна, шанс – неотъемлемые слагаемые настоящего успеха. Надо только вовремя ухватить её за хвост – свою удачу, оказавшись в том самом месте и в то самое время…
– З-закурить не будет, с-служивый? – раздалось вдруг над ухом студента.
Митяй вздрогнул от неожиданности и оглянулся. В свете одинокого окошка домика, что за забором, стоял плюгавенький мужичонка лет сорока – сорока пяти. Вероятно, он вышел из того самого домика, поскольку был облачен в видавшую виды майку-алкоголичку, треники, пузырящиеся на коленях, и дырявые домашние тапки на босу ногу. К тому же, распахнутая калитка также говорила в пользу этого предположения. Руки мужик держал за спиной.
– Почему служивый? – удивился Митяй. – Я – студент! – он вытащил из кармана рубашки пачку сигарет с зажигалкой и протянул мужичку.
Тот ловким щелчком выбил сигарету, привычно засунул ее в рот и, чиркнув зажигалкой, осветил на мгновение своё изрядно помятое рябое лицо.
– А по м-мне хоть бы и студент, лишь бы ч-человек был хороший! – он блаженно затянулся и уселся рядом. – Хорошо! Б-борис! – он протянул заскорузлую и широкую для тщедушного тела ладонь.
– Митяй… то есть, Дмитрий, – машинально отрекомендовался Митяй, пожимая твердую как камень руку странному заике. Он искоса рассматривал мужичка, удовлетворенно откинувшегося к забору и прикрывшего глаза. Таких знакомых у него еще не было!
Глава 2. Борис
Борис Сальников был невезучим человеком. Не везло ему всегда и во всем, с самого детства, сколько он себя помнил. Ему доставалось за всё и от всех. И было даже совсем не важно, виноват на самом деле Борька или нет. Все шишки все равно получал только он – Борька Сальников по кличке Сало. Даже эта обидная кличка, как ему казалось, подчеркивала презрительное отношение к нему дружков.
Поначалу он старался бороться с несправедливостью: дрался, как мог, огрызался, оправдывался, что-то доказывал. Но ничего не помогало! Окружающие уже по привычке обвиняли во всех смертных грехах только хулигана Сало. А Борька вовсе и не был хулиганом. Он был самым обыкновенным пацаном – таким, как все в этом железнодорожном поселке, где он родился и вырос в семье обычного обходчика в домике возле самой станции. Может, все дело было в его нерасторопности и медлительности, поскольку на месте их довольно безобидных мальчишеских шалостей попадался именно он. А, возможно, из-за того, что он немного заикался и этим невольно привлекал внимание. Благодаря своему хлипкому сложению и природной робости он, как следует, не мог постоять за себя, чтобы, хотя бы кулаками, внушить уважение сверстников к себе, в большинстве своем забияк и драчунов.
Крепко досталось рядовому Сальникову и в армии. Борька не любил вспоминать те два года беспрестанных мучений, выпавших на долю вечного «салабона» и «дрыща». Даже будучи дедом и без пяти минут дембелем, он умудрился отсидеть два раза на губе за чужую провинность, и чуть было из-за этого не лишился законного увольнения в запас, когда подошел срок.
Не лучше обстояли дела и с женитьбой. Можно только диву даваться, насколько неудачны были Борькины неуклюжие попытки найти себе подружку. И надо же было такому случиться, что, в конце концов, избранницей Бориса стала такая же неудачница по жизни Варька Махалова с соседней улицы. Вечно забитая своей мамашей, она почти не выходила из дому, обстирывая и обшивая младших братьев. Она росла без отца, умершего от пьянки после рождения третьего сына, и была в вечном ответе перед почерневшей от горя и озлобившейся матерью за братьев и за себя. Вырваться из дому она могла, лишь выйдя замуж, хотя бы за первого встречного! Им-то и оказался маленький, тщедушный заика с рябоватым лицом – соседский Борька-Сало, только-только вернувшийся из армии.