Такси!
Шрифт:
«Большое желтое такси» – все верно, Джони; не ценишь, что имеешь, пока не потеряешь.
Дома, поднимаясь по лестнице, застеленной синим покрытием и провонявшей кошачьей мочой, я услышала шум. Кашель. Моя дверь закрыта, как и положено, и все же ошибки быть не могло – совершенно определенно, это кашель. Кто-то был в моей квартире.
3
Он. Кто же еще.
Расселся в стареньком кресле в моей гостиной и дымит в полумраке.
– А, Катерина, вот и ты! – Он гостеприимно улыбнулся.
Я выхватила
– Эй, я же только что закурил!
– Это не курительная! – Я пробралась сквозь свои джунгли к окну и отдернула шторы. В воздухе колыхалась завеса дыма и пыли. – Как ты посмел сюда ворваться? Ты вообще соображаешь, что делаешь?
Уголки его губ слегка дрогнули. К своей радости, я сообразила, что он меня побаивается – в смысле моего физического превосходства. Я крупнее и в лучшей форме. Захочу – от него отбивная останется.
– Что ж, Кэтрин, я пришел спросить, зачем ты врывалась вчера в мою квартиру.
Охранник долбаный, чтоб его.
– Хотела с тобой поговорить. Тебя не было.
– Что поделаешь. – Он беспомощно развел руками.
Я изо всех сил старалась сдержаться.
– Крэйг, ты должен немедленно сказать мне, чем зарабатываешь на жизнь.
– Связи с общественностью. По-моему, мы об этом уже говорили.
Мои кулаки стиснулись, пальцы на ногах в спортивных туфлях напряглись, но голос остался спокойным:
– Ты знаком с неким Стефаном Муковски? Снова едва уловимо дернулись уголки рта.
– Стефан – как?
– Стефан Му-ков-ски. Знаешь такого? А Джимми с Эдди?
Его плечи поникли. Понял ведь, что загнан в угол, – и все равно молчал.
– Это следует понимать как «да», верно?
– Кэтрин… Пожалуйста, можно сигарету? Той ночью ты же мне разрешила здесь курить…
– Нет. Говори, откуда знаешь Стефана.
Лицо Моргуна было бледным и нервным – какая же у него тонкая кожа. Он извлек из кармана платок и долго, сосредоточенно сморкался. Это напомнило мне, как отец сморкался за столом, когда я была ребенком. Мама каждый раз кричала, чтобы он выходил в другую комнату, но отец не обращал на нее внимания. Наконец Моргун вынырнул из платка и пошел в атаку:
– Стефан Муковски – мерзкий маленький проходимец, и мне интересно было бы знать, как получилось, что ты с ним знакома.
От такой характеристики Стефа меня передернуло, но я опять сдержалась.
– Значит, ты этого не отрицаешь.
– А почему я должен это отрицать? Кто он тебе?
– Не увиливай, Крэйг.
Я двинулась на него, стараясь выглядеть как можно более грозно, – и немедленно споткнулась об фен и коробку с маминым лучшим столовым серебром. Рука Моргуна тотчас метнулась вперед и поддержала меня за локоть. Теперь мы мерили друг друга взглядами с расстояния всего нескольких дюймов. Внезапно он подался ко мне…
– Не смей меня целовать! – Я отскочила назад, окончательно выйдя из себя. – Я видела тебя вчера, когда ты выходил из квартиры Стефа. Я знаю, что они с Джимми и Эдди крутят твои деньги. Много денег. Что все это значит, Моргун? Наркотики? Или кое-что похуже? Отвечай!
Он сморщился и уставился в пол.
– Тронут твоей верой в меня, Кэтрин. Искренне тронут.
Вот тут
Реакции не последовало – Моргун лишь схватился за побагровевшую щеку. Он был слишком ошарашен, чтобы говорить.
– Почему ты не был со мной честен, Моргун? – Господи, я же сейчас заплачу! Ударюсь в слезы, как обычная девчонка-размазня. Перед глазами все расплывалось. – Если бы только ты сказал мне правду, может… Я так… обманулась.
Моргун попытался всучить мне свой сопливый платок, но я его не взяла. Ушла на кухню и нашла там бумажное полотенце. Когда я вернулась, Моргун снова сидел в кресле.
– Кэтрин, нельзя позволять какому-то говенному подонку разрушать твою жизнь!
– Сам ты подонок!
К моей ярости, он хмыкнул и потер пламенеющую щеку.
– Да, пожалуй, мне надо было последовать твоему примеру. Я имею в виду – ты же честна со всеми, верно?
Направление, которое принимал наш разговор, мне не нравилось.
– Речь не обо мне, Крэйг. А о том, что ты втягиваешь моего друга Стефа в какую-то дрянь. О том, что ты выдавал себя за кого-то, кем вовсе не являешься.
– Верно. Я не тот, за кого себя выдавал. – И, хотя я так и не разрешила ему курить, он извлек из пачки новую сигарету, достал зажигалку. Затянулся, склонил голову набок и искоса посмотрел на меня. А потом улыбнулся, и это была уже отнюдь не прежняя нервная улыбочка – нет, теперь он ухмылялся высокомерно, самодовольно. И он все сказал. Просто взял и сказал: – Я полицейский.
Я сыпала кофе в ситечко. Хотя кофе мне сейчас меньше всего требовался – нервы дребезжали и топорщились без всякого кофеина. Просто надо было убраться из той комнаты, и я будто со стороны услышала собственный голос:
– Пойду сварю кофе.
Руки тряслись, когда я включала кофеварку.
В груди что-то колотилось, дыхание стало учащенным, поверхностным, – похоже, я находилась на грани паники. У меня бывало такое в детстве. Я лежала в постели и смотрела на потолок – и вдруг начинало казаться, что он опускается все ниже, дюйм за дюймом надвигается прямо на меня. И тогда я отчетливо ощущала, как дышу – вдох-выдох. Сжимается и расслабляется диафрагма, вздымаются ребра, расширяется грудная клетка, воздух курсирует туда-сюда через нос. И дыхание казалось результатом неимоверного усилия, вынести которое я не могла. Паника лишь ухудшала все. Я хватала ртом воздух, ноздри раздувались как у лошади. Сердце учащенно колотилось, рвалось прочь… И тогда я начинала кричать, и прибегала мама – она садилась на край кровати, успокаивала меня своим негромким, ровным голосом, гладила по голове. Она сидела так подолгу, и мы дышали вместе.
Крэйг вошел следом за мной. Я развернулась к нему, и он притянул меня к себе, обнял крепко-крепко. Мой подбородок упирался в его плечо, я смотрела на потрескавшийся кафель у него за спиной, а в кофеварке мерно булькала черная жидкость, и медленно выравнивалось мое дыхание. Все, что я чувствовала, – это руку Крэйга на своем затылке; он прижимал меня к себе. Мои руки бессильно висели вдоль тела.
– Как ты можешь быть полицейским? – тихо спросила я.
Он вздохнул и позволил мне высвободиться.