Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
Подмена фальшивой романтики общественной отчужденностью— это подмена
подделки другой подделкой. Любое поколение неоднородно, и в нем есть и здоровое, и
нездоровое начало. Но печально, когда духовно здоровое — бессильно, а нездоровое —
полно сил. Когда я вижу двадцатилетнего молодого человека — умного, доброго,
способного, но зараженного общественной инертностью, а рядом с ним — его
ровесника, завидно искупающего малоталант-ливость деловитостью, полного
сокрушительной
талантливые добрые люди, не отдавайте гражданственность в руки бездарных
недобрых людей, доведите бездарностей до того, чтобы они, а не вы, были вынуждены
стать общественно пассивными!
Молодые писатели, помните, вы вдохнули в себя новый воздух истории. Но внутри
ваших легких этот воздух перерабатывается. Завтрашний воздух будет таким, каким
будет ваш выдох. Если вы почувствуете, что ничего не можете изменить в воздухе
истории вашим выдохом, писать бессмысленно и надо найти в себе мужество заняться
другим делом. Молодость без надежд на изменение воздуха мира неестественна.
Конечно, есть многие сложности, на которые легко сослаться в оправдание своей
невсемогущести. Издательства наши преступно медлительны, и когда молодые
писатели с пышными чубами приносят свои рукописи в редакции, то получают
авторские экземпляры, уже втайне интересуясь средствами против облысения. И все-
таки в моменты отчаяния помните, что отчаяние — непозволительно. Вспомните
строки Маяковского:
Это время —
трудновато для пера, но скажите вы,
калеки и калекши,
где,
когда,
какой великий выбирал
путь,
чтобы протоптанней и легше?
11
Когда за душой нет хороших произведений, нечего ссылаться на внешние
трудности. Можно временно помешать что-то напечатать, но невозможно помешать это
написать. За нами — великая история великой страны, наполненная победами и
трагедиями, и литература не имеет права быть менее великой, чем действительность.
1уыть русским писателем всегда было нелегко, и нелегко им быть сейчас. Но у
русского писателя есть одно огромное счастье — нигде так, как в нашей стране, не
любят литературу. Нигде слово «писатель» не было поднято настолько высоко, как в
понимании нашего народа. Чувство нашего счастья должно превосходить с лихвой всю
тяжелую, а иногда и кровавую плату за благородное звание русского писателя.
Хотелось, чтобы лучшие из вас, не впав ни в коммерческую деловитость, ни в
саморазрушительную общественную инертность, заслужили бы слова Пушкина о
поэте: «Никогда не старался он малодушно угождать господствующему вкусу и
требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению
для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным,
редко замеченным, трудом отделки и отчетливости, никогда не тащился по пятам свой
век увлекающего гения, подбирая им оброненные колосья; он шел своею дорогой один
и независим...» Сказано на все века, пока будет существовать русский язык и русская
словесность. С той поры, когда это было сказано, история преподала много новых
уроков, которыми не только не опровергла, но подтвердила бессмертные уроки русской
классики.
«Человек, рожденный с нежными чувствами, одаренны й сильным воображением,
побужденный любочести-|М, исторгается из среды народный. Восходит на лобное
Место. Все взоры на него стремятся, все ожидают с не-м рпением его произречения.
Его же ожидает плескание рук или посмеяние, горше самой смерти. Как же быть |\
посредственным?» — так определил когда-то Ради-IIH и моральную невозможность
духовной посредственно! i и для любого человека, который хочет именоваться русским
писателем. Другой наш классик — Салтыков-Щедрин— с горечью добавил: «Поэт!
Если из миросо-(ерцания своего ты выжал последние соки, то замечу: медь есть же на
свете миллионы людей, которые не на
19
писали в жизни своей ни строчки, и живут же... отчего же и тебе не последовать их
примеру?»
Итак, по нашей классике посредственность есть непозволительность, отсутствие
миросозерцания должно налагать вето на употребление чернил. Можно возразить: «Не
всем же быть гениями. Есть и честные, скромные труженики пера». По человек,
называющий себя писателем, хотя явно не может писать, уже этим нескромен. Тем
более такой человек нечестен, если он ожидает похвал и наград за эту свою
нескромность, которая иногда ханжески притворяется скромностью. Нельзя требовать
от каждого писателя, чтобы он был гением. Но следует все-таки требовать от каждого
писателя, чтобы он не был посредственностью, хотя в ряде случаев это необратимо
поздно. Посредственность чаще всего происходит от невежества. Оставим в стороне
невежество застенчивое, простодушное, незлобивое, происходящее часто не по
собственной вине. Но не простим невежества самодовольного, торжествующего,
превращающегося в нравственный лилипутизм, озлобленный на всех, кто выше