Талант марионетки
Шрифт:
– Они… влюблены? – предположила Жюли. Ей очень хотелось повернуть голову и понаблюдать за этой странной парой, но она сдержалась.
– Что ты! – Ее собеседник не сдержал легкого смешка. – Нет, все не совсем так. Хотя в чем-то ты права – они оба влюблены в театр, помешаны на нем и связаны с ним и друг с другом такими узами, которые невозможно разорвать.
Мадемуазель Мадлен Дежан стояла перед висящим на стене зеркалом в роскошной позолоченной оправе и придирчиво разглядывала себя. Пепельно-розовое платье с длинным кружевным шлейфом, сшитое по последней моде у лучших портных, облегало ее худую фигуру и совсем не скрывало угловатости. Ей уже исполнилось
Впрочем, ей ли было жаловаться на отсутствие кавалеров? Мадлен поправила прическу – ее завитые тугими локонами темные волосы лежали непропорционально огромной массой на маленькой голове, украшенные серебряной диадемой. Как у принцессы. Она и была принцессой, пусть даже Францию давно провозгласили республикой. Ее отец, заместитель министра финансов Клотца, был для нее королем, а сама девушка жила в XVII квартале, в трехэтажном дворце с видом на Булонский лес. У нее были личная камеристка и горничная, новые платья шились каждый месяц, а приглашения на балы, званые вечера или в оперу сыпались одно за другим. Разумеется, дочь мсье Дежана не могла остаться без жениха. Они вились вокруг нее, как мухи, только успевай отгонять. Из этого сонма молодых людей отец выбрал и приблизил одного – мсье Жана де Газара, не в последнюю очередь благодаря его благородной фамилии. Этот пухлый юноша, чей возраст уже приближался к тридцати, всякий раз убеждал Мадлен, что нет девушки прекрасней ее во всей Франции, и, не переставая, лобзал ей пальцы.
Мадлен передернула плечами, и сооружение у нее на голове качнулось. Де Газар скажет что угодно, лишь бы получить ее приданое, но сама она себя красивой не считала.
– Дорогая, карета уже ждет, – позвала ее мадам Дежан. Мать, сверкая бриллиантами, неторопливо курила сигарету в длинном мундштуке. Вот она действительно полна изящества и женственности, в который раз подумала Мадлен, и, приподняв край платья, последовала за матерью к карете. Как это старомодно! Многие люди их круга уже используют для выезда автомобили, и, хотя отец тоже купил серебристый «Фиат», тот стоит на заднем дворе, а ездят они в черной карете с откидным верхом.
Запряженный двумя лошадьми экипаж быстро нес семейство Дежан по освещенным улицам Парижа. Мадлен куталась в меховую накидку из сибирского песца и следила за дорогой. Они пересекли Сену и теперь плутали по маленьким узким улицам Латинского квартала, многие из которых едва освещали газовые фонари.
– Разве мы едем не в оперу? – удивилась Мадлен.
– О нет, сегодня нас ждет нечто особенное, – отец выразительно поднял брови. – Твой брат решил пригласить нас в один современный театр, где мы еще ни разу не были… Я мало о нем слышал, а ты, дорогая?
Мадам Дежан покачала головой, и тяжелые рубиновые серьги зазвенели в такт.
– Я слышала только, что там играют порой скандальные постановки… Может быть, мы зря везем туда Мадлен? С другой стороны, весь парижский свет уже бывал в Театре Семи Муз!
Мадлен фыркнула. Конечно, все мамины подруги уже побывали в Театре Семи Муз и видели его последние постановки: «Гамлета», «Даму с камелиями» или «Диких уток». Теперь и она не должна отстать от них, чтобы в разговоре ввернуть, что видела саму Марго д'Эрбемон в роли Офелии и беседовала с режиссером в антракте. А вдруг и у Мадлен кто-нибудь спросит, как она находит постановки молодого, но уже известного режиссера Жерома Дежардена? Разумеется, она должна будет найти ответ!
У подъезда театра собралась самая почтенная публика. Многие прибыли в собственных экипажах и автомобилях, и теперь на узкой площади Сан-Мишель было трудно разъехаться. Давали «Даму с камелиями» – пьесу, которая, по слухам, была поставлена на современный лад и вызвала не меньший резонанс, чем семьдесят лет назад, разве что теперь власти не требовали «свидетельства о морали».
Толпа посетителей внесла их в здание театра. Мадлен придерживала длинный шлейф своего платья, но на него все равно умудрились наступить. Едва перешагнув порог, она остановилась, оглядываясь вокруг. Разноцветный свет разливался по фойе, но она, как ни пыталась, не могла обнаружить его источника. Фигуры людей казались невесомыми, сотканными из этого волшебного света призраками. Картины в ажурных рамах, иллюстрирующие сцены из знаменитых спектаклей, по слухам, рисовал сам Альфонс Муха, не так давно вернувшийся в Европу.
Пока мадам Дежан и ее невестка вышли освежиться в дамскую комнату, Мадлен решила пройтись. Несмотря на небольшое пространство, здесь легко было потеряться: обогнуть столб и оказаться в другом зале, повернуть за угол и уже не найти дороги назад. Зеркала были развешаны по стенам вперемежку с плакатами или статуями, украшенными искусственными цветами. В этом зеркале она сама себе нравилась куда больше, и Мадлен даже попробовала изобразить надменный взгляд Марго д'Эрбемон, но это ей едва ли удалось. До спектакля оставалось не так много времени, первый звонок уже прозвенел, и она решила вернуться к родителям и брату, как вдруг почувствовала на своей талии чьи-то руки. Мадлен резко вздрогнула и обернулась с намерением залепить нахалу пощечину, но остановилась и раздраженно произнесла:
– А, Жан, это вы.
Мсье де Газар картинно поклонился и поцеловал ей руку. Он был разодет, как франт. Так же одевались и ее брат, и все знакомые элегантные молодые люди; но отчего-то на плотной и приземистой фигуре Жана одежда выглядела комично, как и светло-зеленый шейный платок, и лорнет в верхнем кармане сюртука, и торчащая из нижнего кармана цепочка от часов, – всего было слишком много, и он напоминал ей перекормленного комнатного попугайчика.
– Моя прекрасная Мадлен!
– Не ожидала вас тут встретить. Вы любите театр?
– Не более вашего. Так почему бы не поскучать вместе? К тому же ваши родители пригласили меня в вашу ложу, – он многозначительно улыбнулся. – Думаю, хотели сделать вам сюрприз.
– Как мило с их стороны. Я думаю, пора идти. Мы ведь не хотим опоздать? – Мадлен бросила взгляд на большие часы в фойе, которые показывали почти восемь.
– Отчего же, ничего не случится, если мы придем чуть позже. Я хотел кое-что вам сказать, – он нагнулся к самому уху Мадлен, почти касаясь губами мочки, и она едва сдержалась, чтобы не отвернуться.
– И все же пройдемте на наши места, – проговорила девушка холодно и так поспешно направилась к лестнице, что ее спутник едва поспевал за ней.
– Мадлен… Мадлен! – Голос над ухом звучал все настойчивее, и она раздраженно обернулась.
Ах да, первое действие закончилось. Она удивленно потрясла головой, оглядываясь. Зрители неторопливо покидали партер, и яркие платья дам с длинными шлейфами перемежались с черными пиджаками и фраками их спутников. Их ложа тоже опустела, и один только Жан не ушел и теперь что-то говорил ей, а она должна была отвечать.