Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.
Шрифт:
Но главное, чем знаменит Кандагар среди прочих городов, — его фруктовые сады. Кандагар лежит в оазисе, находящемся посреди пустыни, где летом безумно жарко, но вокруг города раскинулись зеленые поля и тенистые сады, где растут виноград, дыни, тутовые ягоды, фиги, персики и гранаты, славящиеся по всей Индии и всему Ирану. Кандагарские гранаты изображались в персидских рукописях, написанных тысячу лет назад, и подавались за обедом у вице-королей Британской Индии в девятнадцатом: веке. Кандагарские водители грузовиков, оказавшие решающую финансовую поддержку талибам в их борьбе за завоевание страны, начали свою деятельность в прошлом веке, перевозя кандагарские фрукты в Дели и Калькутту.
Сады имели сложную систему орошения, которая содержалась в большом порядке до тех пор, пока Советы и моджахеды
За уходом Советов в 1989 году последовала долгая борьба с режимом президента Наджибуллы, продлившаяся до его свержения в 1992 года и занятия Кабула моджахедами. Одной из основных причин последовавшей за этим гражданской войны было то, что Кабул попал не в руки хорошо вооруженных и вечно ссорящихся пуштунских партий из Пешавара, а под контроль лучше организованных и обладающих единым командованием таджиков Бурхануддина Раббани и его главнокомандующего, Ахмад Шаха Масуда, и узбеков севера, руководимых генералом Рашидом Дустомом. Для пуштунов это стало страшной психологической травмой, поскольку впервые за 300 лет они потеряли контроль над столицей. Гражданская война началась почти сразу же, когда Хекматьяр попытался объединить пуштунов и осадил Кабул, безжалостно обстреливая его.
Афганистан находился в стадии практически полного распада, когда в 1994 году появился Талибан. Страна была разделена на удельные княжества полевых командиров, которые воевали, перебегали с одной стороны на другую и воевали снова в бесконечной череде союзов, измен и кровопролития. Состоящее по преимуществу из таджиков правительство президента Бурхануддина Раббани контролировало Кабул, его окрестности и северо-восток страны, а три западные провинции с центром в Герате подчинялись Исмаил Хану. На востоке три пуштунские провинции на границе с Пакистаном управлялись независимым советом (Шурой) моджахедов, размещавшимся в Джелалабаде. Небольшой район к югу и востоку от Кабула контролировался Гольбуддином Хекматьяром.
На севере узбекский полевой командир генерал Рашид Дустом правил шестью провинциями, и в январе 1994 года он изменил правительству Раббани и объединился с Хекматьяром, чтобы напасть на Кабул. В центральном Афганистане хазарейцы контролировали провинцию Бамиан. Южный Афганистан и Кандагар были поделены между множеством мелких полевых командиров из бывших моджахедов и главарей банд, которые грабили и разоряли народ по своему произволу. Поскольку племенная структура и экономика были разрушены, согласие между пуштунскими вождями отсутствовало, а Пакистан не желал оказывать дуррани такую же помощь, которую он давал Хекматьяру, южные пуштуны находились в состоянии войны всех против всех.
Даже международные благотворительные организации боялись работать в Кандагаре, потому что сам город был разделен между враждующими группировками. Их главари продавали пакистанским торговцам все, что можно, снимали телефонные провода и столбы, рубили деревья, продавали целые фабрики с их оборудованием и даже асфальтовые катки на металлолом. Бандиты захватывали дома и земельные участки, вышвыривали их владельцев вон и раздавали их своим сторонникам. Командиры творили произвол, похищали молодых девушек и мальчиков для удовлетворения своей похоти, грабили торговцев на базаре и устраивали побоища на улицах. Беженцы не только не возвращались из Пакистана, наоборот, новые потоки их устремились из Кандагара в Кветту.
Для могущественной мафии грузоперевозчиков, базировавшейся в Кветте и Кандагаре, такая ситуация была непереносимой. В 1993 году я ехал из Кветты в Кандагар и на протяжении 130 миль нас остановили более 20 различных банд, которые натягивали цепи поперек дороги и требовали плату за свободный проезд. Транспортная мафия, пытавшаяся открыть торговые пути между Кветтой, Ираном и недавно получившим независимость Туркменистаном, оказалась не в состоянии делать бизнес.
Для тех моджахедов, кто сражался против режима Наджибуллы, а потом вернулся домой или продолжил учиться в медресе Кветты или Кандагара, обстановка была особенно раздражающей. «Мы все были знакомы — Мулла Омар, Гаус, Мохаммад Раббани (не родственник президента Раббани) и я — поскольку все мы родом из провинции Урузган и воевали вместе, — говорил мулла Хасан. — Я ездил в Кветту и обратно, учился там в разных медресе, но когда мы собирались вместе, мы все время обсуждали страшную жизнь нашего народа под управлением этих бандитов. Мы разделяли одни и те же убеждения и хорошо ладили друг с другом, поэтому мы быстро пришли к решению, что надо что-то делать».
Мулла Мохаммад Гаус, одноглазый министр иностранных дел Талибана, говорил примерно о том же: «Мы долго сидели и обсуждали, как изменить это ужасное положение. Перед тем как начать, у нас было лишь самое общее представление о том, что нужно делать, и мы думали, что у нас ничего не выйдет, но мы трудились ради Аллаха, мы были его учениками. Мы столько го достигли потому, что Аллах помогал нам», — сказал Гаус. [15]
Другие группы моджахедов на юге обсуждали те же проблемы. «Многие люди искали решение. Я приехал из Калата в провинции Забуль (85 миль на север от Кандагара) и поступил в медресе, но дело было настолько плохо, что мы забросили учебу и вместе с друзьями проводили все время в разговорах о том, что нужно делать, — говорил мулла Мохаммад Аббас, ставший позднее министром здравоохранения в Кабуле. — Прежнему руководству моджахедов не удалось установить мир. Тогда я с группой друзей поехал в Герат на Шуру, которую созвал Исмаил Хан, но она не пришла ни к какому решению, а дела шли все хуже и хуже. Тогда мы приехали в Кандагар, поговорили с Муллой Омаром и присоединились к нему».
15
Я взял несколько интервью у муллы Гауса в 1996–1997 голах.
После долгих обсуждений эти разные, но глубоко озабоченные положением в стране люди выработали повестку дня, которая и теперь остается программой Талибана: восстановить мир, разоружить население, установить законы шариата и обеспечить единство и исламский характер Афганистана. Так как большинство из них учились в медресе, выбранное ими название было вполне естественным. Талиб — это ученик, студент, тот, кто ищет знания [16] , в отличие от муллы, который дает знание. Выбрав такое имя, Талибан (множественное число от талиб) отделил себя от политиканства моджахедов и давал понять, что они — движение за очищение общества, а не партия для захвата власти.
16
Дословно — просящий, требующий (араб.) — Прим. пер.
Все, кто собрался вокруг Муллы Омара, были детьми джихада, глубоко разочарованными фракционной борьбой и бандитизмом, которому предались почитаемые ими в прошлом вожди моджахедов. Они видели себя теми, кто должен спасти и очистить общество от грязи партизанщины и коррупции, коррумпированных социальных структур, и вернуть его на путь истинного ислама. Многие из них родились в лагерях беженцев в Пакистане, учились в пакистанских медресе и узнали военное ремесло в партиях моджахедов, базировавшихся в Пакистане. Поэтому юные талибы плохо знали свою собственную страну, ее историю, но зато в медресе они услышали об идеальном исламском обществе, созданном Пророком Мухаммадом 1400 лет назад, — и именно его они хотели построить.