Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.
Шрифт:
Вне Афганистана все тоже понимали, что Талибан стоит на распутье. «Ни Талибан не может взять Кабул, ни Масуд не может взять Кандагар. Как будет развиваться Талибан, если ему не удастся взять Кабул? Даже если им удастся взять Кабул — как остальной Афганистан сможет принять их разновидность исламского общества?» — говорил мне представитель OOН Махмуд Местири. [39] В течение двух с лишним недель Шура заседала дни и ночи напролет. Отдельные секции обсуждали вопросы о политическом и военном будущем страны, о том, как лучше проводить в жизнь законы шариата, о перспективах обучения девочек в районах, контролируемых талибами. Все обсуждения проходили в строжайшей тайне, и иностранцы не допускались в Кандагар в течение всего времени, пока заседала Шура. Несмотря на это несколько пакистанских официальных лиц наблюдали за ходом Шуры, в их числе были посол Пакистана в Кабуле Кази Хумаюн и некоторые офицеры разведки, в том числе генеральный консул в Герате полковник Имам.
39
Интервью
Чтобы сгладить разногласия, кандагарская группа приверженцев Омара решила присвоить ему титул «вождя правоверных» (Амир-уль-Муминиин), что сделало бы его бесспорным вождем джихада и эмиром Афганистана. (Позднее талибы переименуют страну в Эмират Афганистан). 4 апреля 1996 года Омар появился на крыше здания в центре города в накинутом на плечи Плаще Пророка, впервые за 60 лет извлеченном из святилища. Когда Омар завернулся в Плащ, а затем развернул его и позволил ему развеваться на ветру, множество мулл, собравшихся во дворе внизу, зааплодировали и закричали: «Амир-уль-Муминиин!»
Эта клятва верности, или «байят», напоминала процедуру, с помощью которой халиф Омар был утвержден в качестве вождя мусульманской общины Аравии после смерти Пророка Мухаммада. Это был мастерский политический ход, так как, завернувшись в одеяние Пророка, Мулла Омар приобрел права не только вождя Афганистана, но и вождя всех мусульман. Съезд закончился объявлением джихада режиму Раббани. Талибы поклялись не вступать в переговоры со своими противниками и заявили, что окончательное решение по вопросу о том, позволить ли женщинам получать образование, может быть принято, лишь «когда будет создано законное правительство Афганистана». Сторонники жесткой линии и Мулла Омар одержали победу. [40]
40
AFP, «Ulema declare Jehad against Rabbani», Nation, 4 April 1996.
Но для многих афганцев и мусульман во всем мире было серьезным оскорблением то, что простой деревенский мулла без образования, без родословной, не имеющий отношения к семье Пророка, столько себе позволяет. Ни один афганец не принимал на себя этого титула с 1834 года, когда король Дост Мохаммад Хан стал им перед тем, как объявить джихад государству сикхов в Пешаваре. Но Дост Мохаммад воевал против чужеземцев, а Мулла Омар объявил джихад своему собственному народу. Кроме того, ислам позволяет удостоить этим титулом лишь того, кого все улемы изберут своим вождем. Талибан настаивал на том, что его съезд представляет собой коранический «ахль аль-халь ау акд», дословно «народ, имеющий власть связывать и развязывать», то есть тех, кто наделен правом принимать решения от имени общины мусульман.
Благодаря титулу Омар приобрел законное подтверждение своей власти, в котором он крайне нуждался, и такой авторитет среди пуштунов, с которым не мог соперничать ни один лидер моджахедов. Это позволяло ему дистанцироваться от повседневной политической жизни, давало ему дополнительные причины не встречаться с иностранными дипломатами и позволило стать менее гибким как в том, что касалось расширения руководства Талибана, так и в переговорах с оппозицией. Теперь Омар всегда мог сослаться на свой титул и отказаться встречаться с лидерами оппозиции на равных.
Но съезд духовенства сознательно не принял никаких решений по намного более чувствительным вопросам о том, как Талибан собирается управлять Афганистаном и каков их план социального и экономического развития страны. Такие вопросы постоянно оставались без ответа даже после взятия Кабула. «Мы еще не обнародовали нашей структуры, поскольку не обладаем достаточной силой, чтобы решить, кто будет президентом или премьер-министром, — сказал мулла Вакиль, помощник Омара. — Шариат не допускает политики или политических партий. Поэтому мы не платим жалованья нашим чиновникам и солдатам, мы их лишь кормим, одеваем, обуваем и вооружаем. Мы хотим жить так, как жил Пророк 1400 лет назад, и джихад — это наше право. Мы хотим воссоздать времена Пророка, и мы всего лишь проводим в жизнь то, чего афганский народ желал в течение последних 14-ти лет». [41] Другой руководитель талибов высказался еще более афористично: «Мы можем возлюбить наших врагов лишь после того, как мы их побьем».
41
Интервью с Вакилем, Кандагар, март 1996 года.
Всего лишь за день до этого эмиссары талибов в Исламабаде сказали Местири, что готовы на переговоры с президентом Раббани. [42] «Если Талибан готов к переговорам и президент Раббани готов к переговорам, это нечто реальное», — с надеждой сказал Местири. Но в итоге съезд духовенства нанес Местири и миротворческим усилиям ООН такой удар, от которого им уже не удалось оправиться. В мае Местири подаст в отставку.
Съезд духовенства был ускорен также растущими политическими успехами кабульского режима в привлечении других вождей оппозиции и укреплением международного престижа президента Раббани. Военные успехи Кабула в борьбе с Хекматьяром, хазарейцами и отражение нападения талибов привели режим к мысли воспользоваться ситуацией и расширить свою политическую базу. Президент Раббани начал переговоры с другими полевыми командирами, выставив в качестве морковки готовность создать новое правительство с их участием. В январе и феврале 1996 года посланец Раббани доктор Абдур Рахман встретился по отдельности с Гольбуддином Хекматьяром в Суробае, генералом Рашидом Дустомом в Мазари-Шарифе и с руководством Хизб-и-Вахдат в Бамиане. В феврале все оппозиционные партии, кроме Талибана, согласились создать комитет из десяти членов для переговоров с Кабулом об условиях мира, хотя Талибан продолжал требовать капитуляции режима. Через несколько недель центральный комитет Хизб-и-Ислами дал Хекматьяру право вести переговоры с Раббани о разделе власти.
42
Интервью с пакистанскими дипломатами и разведчиками, Исламабад, февраль 1996 года.
Пакистан был встревожен успехами Раббани и попытался склонить тех же самых полевых командиров объединиться с Талибаном в антикабульский альянс. Пакистанская разведка пригласила Хекматьяра, Дустома, пуштунских лидеров джелалабадской Шуры и некоторых руководителей Хизб-и-Вахдат в Исламабад, чтобы убедить их объединиться с Талибаном. Они встретились с президентом Фаруком Легари и командующим армией генералом Джихангиром Караматом, переговоры шли в течение недели с 7 по 13 февраля. Пакистан предложил политический союз, а неофициально — совместную атаку на Кабул, где Талибан нападал бы с юга, Хекматьяр — с востока, а Дустом — с севера. [43] Чтобы соблазнить Талибан, Бабар предложил потратить 3 миллиона долларов на ремонт дороги от Чамана до Торгунди на границе с Туркменией. Но Талибан отказался появиться на встрече, еще раз продемонстрировав пренебрежение своими пакистанскими наставниками, несмотря на призывы министра внутренних дел Назируллы Бабара, главы ДУИ Фазлура Рахмана и ISI. Талибы не хотели иметь ничего общего с прочими полевыми командирами, которых они называли неверными и коммунистами.
43
AFP, «Taliban ready to negotiate», Nation, 3 April 1996.
Неудача Исламабада в создании единого фронта против Кабула еще более ободрила Раббани. В начале марта во главе делегации из 60 человек он отправился в турне по Ирану, Туркменистану, Узбекистану и Таджикистану, чтобы агитировать за международную поддержку и увеличение военной помощи. Иран, Россия и Индия, поддерживающие кабульский режим, сочли, что конфликт вошел в решающую фазу. Еще одна битва за Кабул может усилить нестабильность и влияние исламского фундаментализма в Средней Азии. Иран был взбешен тем, что Герат оказался в руках пуштунов, настроенных сугубо антишиитски и поддерживаемых его врагами, Пакистаном и Саудовской Аравией. Россия опасалась за безопасность республик Средней Азии и считала кабульский режим более умеренным и покладистым. Москва также хотела прекратить четырехлетнюю гражданскую войну в Таджикистане между неокоммумистическим правительством и исламскими мятежниками, подпитываемую из Афганистана. Индия поддерживала Кабул просто потому, что Пакистан был за талибов.
Все названные страны увеличили военную поддержку Кабула. Россия послала своих специалистов, чтобы расширить аэропорт Баграм, а русские транспортные самолеты из России, Украины и Таджикистана доставляли в Кабул оружие, боеприпасы и топливо. Иран установил воздушный мост между Мешхедом на востоке Ирана и Баграмом, доставляя туда оружие. Пакистанская разведка доносила, что только за один день в Баграме приземлились 13 иранских транспортных самолетов. ЦРУ подозревало, что афганские шииты — союзники режима Раббани — продали Ирану пять противовоздушных ракет «Стингер» по цене 1 миллион долларов за штуку. (ЦРУ снабдило моджахедов примерно 900 ракетами «Стингер» в 1986–1987 годах и после 1992 года развернуло тайную, но безуспешную операцию по выкупу неиспользованных ракет. [44] ) Кроме того, Иран создал тренировочные лагеря под Мешхедом для 5000 бойцов, руководимых бывшим губернатором Герата Исмаил Ханом. Иранская помощь режиму имела значение еще и потому, что Ирану пришлось подавить свой гнев на Масуда за его прошлогоднюю расправу с шиитами-хазарейцами в Кабуле. Тем временем Индия помогала восстановить афганскую авиакомпанию Ariana, базирующуюся теперь в Дели, чтобы дать режиму надежного перевозчика оружия. Индия также снабжала режим запчастями для самолетов, наземными радарами и деньгами.
44
Интервью с американскими и пакистанскими дипломатами, Исламабад, февраль 1995 года. См. также: Rashid, Ahmed, «Afghanistan: Proxy war is hack», in World Today, The Royal Institute of International Affairs, March 1996.