Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.
Шрифт:
Быстро продвигаясь на север, талибы растянулись в слишком тонкую линию, и Масуд воспользовался этим и перешел 12 октября в большое контрнаступление вдоль шоссе. Он захватил несколько городов, уничтожив и пленив сотни талибов, которые в панике бежали в направлении Кабула. 18 октября силы Масуда захватили авиабазу Баграм и начали артобстрел кабульского аэропорта, а ВВС Дустома бомбили позиции талибов в Кабуле. В результате тяжелых боев погибли тысячи гражданских лиц, а более 50 000 людей покинули свои дома в селениях вдоль шоссе. Эти несчастные бежали в Кабул, тем временем как десятки тысяч кабульцев — по преимуществу таджики и хазарейцы — бежали на восток, в сторону Пакистана, пытаясь
Столкнувшись с растущими потерями, Талибан начал испытывать недостаток живой силы и стал мобилизовывать в армию молодых жителей Кабула, заходя в мечети и хватая молящихся. Еще тысячи добровольцев пришли из Пакистана, где некоторые улемы закрыли свои медресе и не оставили своим ученикам другого выбора, кроме как записываться в Талибан. Тысячи пакистанских студентов и афганцев из лагерей беженцев прибывали в Кабул и Кандагар на автобусах, нанятых пакистанскими исламскими партиями. Пакистан отменил для них все паспортные и визовые формальности.
Получив свежие подкрепления, Талибан начал новое наступление на западе, двигаясь из Герата на север, в провинцию Бадгис. К концу октября 1996 года Исмаил Хан и его 2000 бойцов, бывших в изгнании в Иране, были переброшены в Меймене на самолетах Дустома, чтобы удерживать фронт против талибов в Бадгисе. Иран перевооружил и заново оснастил силы Исмаил Хана, откровенно пытаясь поддержать тем самым новый альянс против талибов. После начала ожесточенных боев в Бадгисе, в которых обе стороны широко использовали авиацию, еще 50 000 перемещенных лиц бежало в Герат. Это еще более усугубило проблему беженцев, которая приобрела катастрофические масштабы из-за сильных снегопадов и боев, мешавших ООН и гуманитарным организациям доставлять помощь.
Несмотря на сильные снегопады, талибы отбросили Масуда от предместий Кабула. К концу января 1997 года они вновь овладели почти всей территорией вдоль шоссе Саланг, захватив авиабазу Баграм и Чарикар. Масуд отступил в Панджшер, а талибы двинулись на север, навстречу Дустому.
Падение Кабула и последовавшие за ним тяжелые бои вызвали серьезную тревогу во всем регионе. Иран, Россия и четыре республики Средней Азии публично предостерегли Талибан от дальнейшего движения на север и заявили, что они помогут перевооружить альянс против талибов. Тем временем Пакистан и Саудовская Аравия направили в Кабул свои дипломатические миссии с тем, чтобы оценить, какую помощь они могут оказать Талибану. Призывы ООН и других международных организаций к прекращению огня и предложения посредничества не нашли никакого отклика у воюющих сторон. Регион раскололся на Саудовскую Аравию и Пакистан, которые поддерживали Талибан, и все остальные государства, поддерживавшие оппозицию. Талибы так и не получили международного признания, на которое они отчаянно надеялись. «У нас нет друзей в мире. Мы завоевали три четверти страны, мы захватили столицу и не получили ни единого поздравления», — сказал с тоской мулла Мохаммад Хасан. [55]
55
Burns, John, «With sugared tea and caustic rules, an Afghan leader explains himself», New York Times, 24 November 1996.
Но казалось, что отказ Муллы Омара от компромиссов со своими противниками или с ООН, вместе с его непоколебимой верой и решимостью достичь военной победы, наконец приносят свои плоды. Кабул, столица пуштунских королей Афганистана с 1772 года, четыре года бывшая под властью таджиков, вновь оказалась в руках пуштунов. Студенческое движение, которое многие называли неспособным овладеть столицей, сделало ровно это. Несмотря на огромные потери, никогда авторитет талибов не поднимался так высоко. Ценой их победы оказался углубляющийся национальный и религиозный раскол между
«Война — хитрая игра, — говорил Мулла Омар, по-прежнему сидевший в Кандагаре и отказавшийся даже съездить в Кабул. — Талибы потратили шесть месяцев на то, чтобы завоевать одну провинцию, а шесть следующих провинций достались нам за десять дней. Теперь мы контролируем 22 провинции, включая Кабул. Инша алла [Если будет воля Аллаха], весь Афганистан будет у нас в руках. Мы чувствуем, что у военного решения больше перспектив после многих бесплодных попыток достичь мира путем переговоров». [56] Казалось, Северный Афганистан вот-вот упадет им в руки.
56
Yousufzai, Rahimulfah, «The leader that nobody knows», News, 30 March 1997.
Глава 4. Мазари-Шариф, 1997
Резня на севере
Все ждали весеннего наступления талибов на Мазари-Шариф, последний оплот антиталибского альянса, находившийся под контролем генерала Рашида Дустома и его узбеков. На протяжении зимы в Мазари-Шарифе росла паника, продовольствие и горючее исчезли из-за блокады, установленной Талибаном, а обменный курс сначала удвоился, достигнув 1 доллара за афгани, а затем утроился, по мере того как состоятельные жители города бежали в Среднюю Азию.
Хотя большая часть населения Афганистана сосредоточена на юге и находилась тогда под контролем талибов, 60 процентов сельскохозяйственных ресурсов Афганистана и 80 процентов его промышленности, а также запасов полезных ископаемых и газа находились на севере. На протяжении последнего столетия контроль Кабула над севером был ключевым фактором государственного строительства и экономического развития страны. Талибам, желавшим завоевать страну и сохранить ее единство, было необходимо покончить с автономией полевых командиров на севере. Но когда в мае талибы, наконец, перешли в наступление, никто не ожидал той кровавой драмы взаимного предательства и межнациональной резни, поразительной даже по афганским стандартам и втянувшей весь регион в свой водоворот.
Дустом, просидевший всю зиму затворником в Кила-и-Джанги (Военный Форт) на окраине Мазари-Шарифа, неожиданно для себя оказался в глазах соседних государств и многих афганцев спасителем и последней надеждой в борьбе с талибами. Мазари-Шариф, расположенный в среднеазиатской степи, берущей начало к северу от Гиндукуша, культурно и этнически намного больше отличался от Кандагара, чем Кандагар от Карачи. Форт, построенный в XIX веке, — это сюрреалистический коллаж европейского феодального замка с заградительными рвами и сказочным дворцом из «Тысячи и одной ночи» с бастионами из обожженной глины и голубым куполом цитадели, в которой Дустом держал свой штаб. Форт, охраняемый танками, артиллерией и вышколенными солдатами, до сих пор носившими форму коммунистических времен, производил сильное впечатление на посетителей, в том числе и на иностранных дипломатов, ожидавших очереди увидеться с Дустомом.
Он был безжалостным правителем. Впервые войдя в форт, я увидел пятна крови и куски мяса на грязном дворе. Я невинно спросил у охраны: «Что, барана резали?» Мне сказали, что за час до того Дустом наказал одного из солдат за воровство. Его привязали к гусеницам русского танка, который затем несколько раз проехал по двору, превратив его тело в фарш, а гарнизон и сам Дустом наблюдали за этим. Узбеки, наиболее жестокие и воинственные из всех народов Средней Азии, известны своей любовью к грабежам и мародерству, — возможно, из-за своего происхождения от чингисовых орд. Дустом был умелым вождем. Более шести футов ростом, с накачанными бицепсами, Дустом был похож на медведя с неприветливой улыбкой, которая несколько раз, клялись мне узбеки, пугала людей до смерти.