Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии.
Шрифт:
Сложные отношения власти и авторитета, складывавшиеся веками, были полностью разрушены. Ни одна фракция и ни один лидер в отдельности не имеют достаточной легитимности, чтобы объединить страну. Не национальная, племенная или родовая, а территориальная или региональная самоидентификация стала определяющей. Афганцы больше не называют себя просто афганцами или даже пуштунами или таджиками, а называют кандагарцами, панджшерцами, гератцами, кабульцами или джаузджани. Линии раскола проходят и по вертикали, и по горизонтали, они разделяют нации, обособляя города или долины. Пуштунская племенная структура была разрушена с утратой общей племенной собственности и пастбищ, а также вследствие войны и множества беженцев. Непуштуны связывают свою жизнь с отдельным полевым командиром и
Племенные вожди, прежде помогавшие разрешать конфликты, погибли или ушли в изгнание. Старая образованная правящая элита бежала после советского вторжения, и на ее месте не возникло никакой другой элиты, способной договориться о мире. Нет политического класса, способного на сделки и компромиссы. Есть множество лидеров, каждый из которых представляет малую часть народа, но ни одного Лидера с большой буквы. При таком сценарии, в котором войне не видно конца, главным становится вопрос о том, распадется ли Афганистан, испуская по всему региону волны этнического распада и нестабильности.
Основную вину за продолжение войны несут внешние силы, которые продолжают поддерживать своих ставленников в расширяющейся спирали вмешательства и насилия. Бывший Советский Союз положил начало процессу своим жестоким вторжением, но и сам тяжело пострадал. «Мы принесли Афганистан с собой — в наших душах, наших сердцах, в нашей памяти, в наших привычках, везде и во всем, — сказал Александр Лебедь, бывший майор Советской Армии в Афганистане, сейчас [328] кандидат в президенты. — Эта вялая политическая авантюра, попытка экспорта революции, еще не доказавшей свою состоятельность, стала началом конца». [329]
328
1996 год. — Прим. пер.
329
Ellestone, 1998.
Афганские моджахеды способствовали кончине Советского Союза, советской империи и даже самого коммунизма. Хотя афганцы заслуживают признательности за это, Запад едва признал их вклад в окончание холодной войны. Вывод советских войск из Афганистана знаменовал конец горбачевского эксперимента с перестройкой и гласностью — идеи возможного изменения советского строя изнутри. Это полезный урок для тех, кто сегодня вмешивается в афганские дела: любая страна, идущая на интервенцию, сама может развалиться на части, не из-за мощи афганцев, а под действием внутренних сил, выходящих на поверхность в слабоорганизованном обществе.
Уйдя из Афганистана слишком рано, через несколько лет США получили убитых дипломатов, взорванные посольства, бомбы в Нью-Йорке и дешевый героин на своих улицах, так как Афганистан стал прибежищем международного терроризма и наркомафии. Сегодня афганцы с горечью думают о США, за которые они сражались во время холодной войны и которые бросили их в беде. В 80-е годы США были готовы «воевать до последнего афганца», чтобы достичь паритета с Советским Союзом, но после того, как Советского Союза не стало, Вашингтон оказался не готов установить мир или накормить голодный народ. Региональные державы воспользовались политическим вакуумом, образовавшимся с уходом США, чтобы, увидев новые возможности влияния, броситься в схватку.
Когда сегодня США выбирают то одну, то другую тему и выстраивают всю свою политику вокруг нее, будь то трубопроводы, отношение к женщинам или терроризм, они лишь показывают, что мало чему научились. Недолговечный проект Unocal мог послужить хорошим уроком для американских политиков, но этого не произошло, и вновь американские дипломаты мечутся по Средней Азии, убеждая нефтяные компании и правительства принять участие в строительстве основного экспортного трубопровода Баку-Джейхан. Но и этот проект, скорее всего, будет отложен на неопределенный срок. Начало строительства, запланированное на 2000 год, перенесено сначала на 2003 год, а недавно и на 2005 год. [330]
330
AFP, «Oil pipeline not ready for main production», 20 May 1999.
Из проекта Unocal можно извлечь несколько уроков. Невозможно построить крупный трубопровод из Средней Азии до тех пор, пока США и международное сообщество не исполнятся решимости достичь мира в регионе — в Афганистане, Таджикистане, Нагорном Карабахе, Чечне, Грузии и среди курдов. Никто не сможет построить трубопровод без достаточной меры стратегического консенсуса. Иран и Россия не могут вечно находиться в изоляции от того, что происходит в регионе. Они будут оказывать сопротивление и саботировать все проекты, в которых они не участвуют. Трубопровод не может быть построен, если межэтнический конфликт рвет его на части. Национальный вопрос в современном мире звучит, как военная труба. Чтобы решить национальные проблемы, не разрушая государства, нужна упорная и последовательная дипломатия, а не раздача взяток полевым командирам за хорошее поведение.
Нефтяные компании не могут построить трубопровод там, где идет гражданская война, происходят быстрые политические перемены, где нет стабильности и земля отравлена исламским фудаментализмом, оружием и наркотиками. Прежняя Большая игра была основана на гипотетических угрозах, и дело никогда не доходило до прямого применения силы. Россия и Великобритания обозначили границы и заключили договоры, создав Афганистан в качестве буфера между ними. Новая Большая игра должна поставить целью мир и стабильность в регионе, а не возрастание напряженности и антагонизма. США — единственная держава, которая может заставить все соседние государства прекратить вмешательство в Афганистане. Они должны сделать это с намного большей решимостью, чем до сих пор.
Пакистан, ослабленный после прекращения стратегического партнерства с США по окончании холодной войны и пребывающий в глубоком экономическом кризисе, все еще полон решимости расширить зону своего влияния, пытаясь назначить следующее правительство в Кабуле. Озабоченность Пакистана собственной безопасностью оказывала решающее влияние на его внутреннюю и внешнюю политику начиная с 1947 года, когда он впервые противостоял всемеро превосходящей его Индии. Но военно-бюрократическая и разведывательная элита, решающая судьбу Пакистана с 50-х годов, никогда не позволяла гражданскому обществу нормально функционировать. Только эта элита могла определять природу угрозы национальной безопасности Пакистана и способы борьбы с ней — но не выборное правительство, парламент, объединения граждан или просто здравый смысл.
Начиная с 1988 года, четыре избранных правительства были отстранены от власти, десять правительств сменили друг друга, а внутренняя стабильность по-прежнему остается далекой мечтой. [331] Несмотря на глубочайший кризис национальной идентичности и политической легитимности, ошибки в управлении экономикой и поляризацию в обществе, элита показывает худший пример мании имперского величия среди всех стран третьего мира во второй половине XX века. Пакистан сегодня ведет две войны чужими руками: в Афганистане и в Кашмире, и хотя Пакистан сам страдает от их последствий — исламского фундаментализма, наркотиков, оружия и социального разложения, — нет и речи о переоценке и пересмотре ведущейся политики. Сегодня Пакистан созрел для исламской революции в стиле Талибан, которая наверняка покончит со стабильностью на Среднем Востоке, в Южной и Центральной Азии.
331
Законно избранные правительства, потерявшие власть: кабинет Мохаммад Хана Джунеджо в мае 1988 года, Беназир Бхутто в августе 1990, Наваза Шарифа в апреле 1993, Беназир Бхутто в ноябре 1996.