Талиесин
Шрифт:
Давид приблизился к телу и некоторое время стоял, как громом пораженный, потом, вытащив из складок рясы сосудец, окунул палец в елей и начертал знак креста на хладном лбу Талиесина. После этого оба монаха преклонили колени и стали молиться об упокоении своего друга.
Когда они закончили, телом занялась Лиле. Давид встал и пошел к Аваллаху.
— Твой слуга заметил нас по дороге и передал скорбную весть. Мы прибежали сразу. Где Харита?
— Ее отвели в комнаты. Она сегодня проделала долгий путь.
— И все же я к
Монахи вошли во дворец и нашли женщин в комнате наверху. При виде Давида Харита встала и пошла навстречу. Священник обнял ее, взял за руку и усадил на кровать. Довольно долго они сидели молча. Потом вошла Лиле и сказала, что тело положили в зале.
— Ты видел… видел Талиесина? — спросила Харита Давида.
— Я принес елей и помолился о нем.
— Какой теперь прок от твоих молитв? — тихо, но резко спросила Лиле.
Давид не ответил ей.
— Что я могу сделать для тебя, Харита?
— Оставь ее в покое. Вы со своим Богом и так слишком много для нее сделали, — скривилась Лиле.
— Прошу тебя, Лиле, — мягко попросила Харита, — я хотела бы поговорить с другом. Пойди, найди корзинку для Мерлина.
Лиле вышла, бросив уничтожающий взгляд на Давида. Руна, держа ребенка на коленях, села у кровати. Лицо ее осунулось, но глаза горели в свете уходящего дня.
Харита, по-прежнему держа священника за руку, взглянула в открытое окно на алую полосу заката.
— Ничто не предвещало беды, — тяжело вздохнула она. — Мы ехали в густом тумане. Было темно и мокро. Я услышала странный звук, обернулась. Стрела попала в Талиесина. Он не успел даже вскрикнуть. Просто… просто оказалось, что он мертв. — Она повернулась к Давиду, устало тряхнула головой. — Я так его любила, и вот его нет.
Давид сидел с ней, покуда алая кровь заката заливала небо. Не было слов, которые исцелили бы ее рану или утишили грызущую сердце боль.
Наконец Харита встала и подошла к окну.
— Больно мне… тошно, — сказала она. — Что мне делать?
— Ничего не могу тебе посоветовать, — тихо сказал он, идя к окну, чтобы быть к ней ближе, — как не могу отвести от тебя боль.
Она повернулась к нему, яростно сверкнула глазами.
— Не говори о том, чего не может быть, — горько произнесла она. — Я сама это отлично знаю. Талиесин верил в твоего Бога — звал Его Светом и Богом Любви. Где теперь любовь и свет? Они так мне нужны!
Священник только покачал головой.
Они стояли вместе в сгущающихся сумерках. Ночной покров распростерся по небу, в комнате стало темно, тени выползли из углов. Мерлин завозился на коленях у Руны и подал голос. Живой, настойчивый детский крик прогнал томительную тишину.
— Он хочет есть, — сказала Харита, подходя к Руне. — Я его покормлю.
— А я спущусь в зал, — сказал священник. — Мы с Колленом останемся в замке и проведем ночь в бдении над телом. Если тебе что-нибудь понадобится, мы будем рядом.
Бледный
Эльфин спрыгнул с седла, помог спешиться Ронвен и шагнул в раскрытые объятия Аваллаха.
— Мне очень жаль, — проговорил царь. — Так жаль…
— Где он? — спросила Ронвен.
— В главном зале. Там с ним священники.
— Мы немедля идем туда, — хрипло ответил Эльфин.
Кимры вслед за своим вождем вступили в парадный зал. Посреди огромного помещения лежала на козлах доска с телом, по углам ее горели факелы, рядом стояли на коленях оба монаха. При появлении кимров они поднялись и отошли в сторонку.
Эльфин с горестным воплем подбежал к столу и упал на мертвое тело сына. Ронвен подошла медленнее, из глаз ее текли слезы. Взяв Талиесина за руку, она опустилась на колени. Кимры обступили своих правителей и протяжно заголосили.
Последним вошел Хафган. Недолго он постоял, прикрыв веки, прислушиваясь к вою соотечественников, потом открыл глаза, подошел и встал над безжизненным телом того, кого любил как сына.
— Прощай, Сияющее чело, — прошептал он. — Прощай, мой золотой.
Собрав в кулаки одеяние, он что есть силы дернул и разодрал ткань.
— А-а-а-а! — вскричал он, перекрывая остальные голоса. — Узри, народ мой! — Он простер руки над телом Талиесина. — Сын радости нашей лежит хладен в объятиях смерти! Стенайте и плачьте! Рыдайте, кимры! Пусть Ллеу Длинная рука услышит наш горестный вопль! Пусть Благой Бог узрит наше горе! Сражен наш бард, наш сын, наше богатство. Склоните головы и войте! Поток слез да унесет его душу! Рыдай, народ мой, ибо подобного уже не будет меж нами… никогда…
Кимры рыдали и выли, их голоса вздымались и опадали, словно морской прибой. Когда один голос смолкал, другой подхватывал, и скорбная песнь разматывалась, словно одна прочная, неразрывная нить с веретена.
В комнате наверху проснулась Харита и спустилась на плач. Она увидела Ронвен на коленях рядом с сыном — та прижимала остывшую руку к своей щеке и раскачивалась из стороны в сторону. Харите захотелось броситься к ней. Она сделала шаг, замялась и неуверенно отвернулась, не в силах тронуться с места.
В этот миг она краем глаза увидела Хафгана. Старик заметил ее и протягивал ей руку. Она остановилась, смущенная. Хафган подошел и замер с протянутой рукой. Она стояла, раздавленная, растерянная и смотрела на горюющих кимров. Хафган по-прежнему держал руку на весу. Харита оперлась на нее, и они вместе подошли к телу.