Талиесин
Шрифт:
— Что за способ?
Лиле загадочно улыбнулась и произнесла шепотом:
— Митра!
— Что-что?
— Древнее искусство целительства, известное приверженцам восточного бога Митры, или, в женском проявлении, Изиды.
— От кого ты узнала про этого бога и его целительство? — спросила Харита.
Лиле склонила голову на бок.
— Когда-то очень давно мой отец плавал на восток. Не знаю, как так вышло — рассказывают по-разному, — но он привез с собою купленного там раба. Раб был ученый, и отец приставил
— Чтобы со временем ты стала достойной супругой царю, — заносчиво вставила Харита, — если такое возможно.
— Без сомнения. — Глаза у Лиле сузились. Она отвернулась и продолжала: — Этот раб — фригиец по имени Тотмос — обучил нас чтению и письму, а когда мы выросли, то и древней вере.
— И с ее помощью ты лечишь моего отца.
— Да.
— Только что-то ему твое лечение не на пользу.
Лиле удивленно подняла голову.
— Кто другой сумел бы сделать больше?
— Ты себе льстишь. Кто угодно бы справился. Рана была совсем неглубокая. Просто…
Лиле перебила ее:
— Рана была смертельная.
— Что?
Лиле отвечала просто:
— Когда я пришла, он уже остыл и его можно было нести в усыпальницу. Да, ранили его неглубоко, но за царем плохо ухаживали — покуда он спал, жизнь сочилась сквозь скверно наложенные повязки. Эти глупцы позвали меня, когда увидели, что он умирает; наверное, хотели свалить его смерть на меня.
Харита молчала. Ей не приходило в голову, что отец был ранен серьезнее, чем полагали. Неужто он и вправду лежал при смерти?
— Конечно, когда я его вытащила, — продолжала Лиле, — они стали утверждать, что рана пустяшная. Пустяшная! — Лиле хохотнула. — Тогда зачем было звать меня? В жизни не видела таких перепуганных и пристыженных людишек!
Столько Харита за один раз переварить не могла, поэтому решила обдумать позже, а пока спросила:
— Положим, я соглашусь. Что в таком случае ты сможешь сделать?
— Твое увечье глубоко внутри…
— Это все знают.
— Ребро сломано вот здесь, — Лиле показала на своей спине, где у Хариты болит.
— Ребро?
— Это очень мучительно. Кроме того, осколок кости прижимает жизненную нить, идущую через хребет в мозг. Это еще более мучительно и не пройдет со временем, сколько ни лежи.
— Я лежала, и это прошло.
— А теперь снова болит.
— И чем помогут твои склянки и притирания? — спросила Харита.
— Притирания — это для твоей распухшей щеки. Что до остального, я предлагаю удалить осколок кости, чтобы ты исцелилась полностью.
— Резать? Не позволю. Не такое уж у меня сильное увечье.
— Пока, может быть, и не такое, хотя и очень болезненное. Однако, если оставить все как есть, осколок кости может сместиться и попасть в жизненный орган, что много хуже.
— Жрецы…
— Жрецы никогда не примут того, что не сами придумали.
Харита внимательнее взглянула на эту удивительную женщину. Лиле казалась темной и хрупкой, хотя ростом не много уступала Харите; ощущение смуглости создавали огромные карие глаза и длинные темные волосы, блестящие и шелковистые. Под алебастровой кожей угадывался намек на более густую, темную кровь, в гибкой грации чудилась настороженность, как будто каждое движение было просчитано и обдумано.
— И зачем тебе это? — спросила Харита. — Что тебе до меня?
— Я же объяснила, — просто сказала Лиле.
— Из-за веры в Митру?
— Да, а еще потому, что ты дочь моего супруга и глава семьи, покуда он нездоров.
— Ясно.
Лиле взглянула на нее. Большие карие глаза излучали искренность.
— Мы сестры, Харита. Нам не из-за чего враждовать. Я не желаю тебе вреда и, веришь или нет, глубоко чту твоего отца. Я прибегаю к своему искусству, чтобы дать ему утешение… — она замялась, — …и возвратить здоровье.
Харита чувствовала, что Лиле чего-то недоговаривает. Она сказала:
— На твою прямоту отвечу прямотой. Я не доверяю тебе, Лиле. Я не знаю, чего ты добиваешься, но ты и так достигла всего, женив на себе моего отца. Покуда я не узнаю больше, я буду тебя остерегаться.
— Ты выразилась вполне ясно, царевна, и я все поняла.
Лиле медленно встала, взяла поднос с лекарствами. В дверях она остановилась и сказала:
— Если надумаешь удалить обломок кости, я всегда готова тебе служить.
На следующий день заглянул Аннуби, и Харита рассказала о разговоре с Лиле. Царский советник слушал, и складка у него на лбу становилась все глубже и глубже. Наконец он гневно воздел руки и воскликнул:
— Довольно! Не желаю больше слушать!
Харита ожидала, что он встревожится, но откуда такая ярость?
— Аннуби, в чем дело? Что я такого сказала?
— Довольно! Все ложь — от первого до последнего слова!
— Но должна быть какая-то доля истины в ее словах! Жрецы, лечившие царя, не позвали бы ее, не будь в этом нужды. Если она и впрямь вытащила отца из могилы, неудивительно, что он без нее шагу ступить не может.
— Да, ей подвернулся удачный случай, и она использовала его сполна. Всю эту злополучную историю она повернула в свою пользу. Этот фригийский раб… она сказала, как его звали?
Харита задумалась.
— Тотмос… Да, Тотмос.
— Вот видишь? Ее отца зовут Тотмос. Он и есть фригиец — надо думать, матрос. Мать наверняка из самых низов, легла с первым, кто на нее взглянул.
— Она ни разу не упомянула мать, — пробормотала Харита.
— Думаю, несчастная потаскушка давно вскрыла себе вены.