Талисман цесаревича
Шрифт:
Да-а-а… Экие страсти творятся в казалось бы сонной провинции! Здесь закручиваются сюжеты достойные самого Шекспира, жаль только, что никто пока не берётся описывать здешние драмы и трагедии, а до Лескова с его «Леди Макбет Мценского уезда» как бы ещё не целый век.
Тут мужики поднесли на стол для господ две деревянные миски с кашей, а сами уселись вокруг котла, хлебать из него по очереди. Авдей сунулся в свою дорожную сумку, извлёк из неё пару серебряных ложек, простой нож с роговой рукояткой и пару кожаных стаканов. Ложку, нож и стакан он придвинул мне:
— Пользуйтесь,
Я оценил жест. Нож какое-никакое, но оружие, Ложка и стакан в походе вообще бесценны.
— Благодарю, Авдей Власьевич, опять выручили. Жизнь без таких бытовых мелочей не смертельна, но очень неприятна.
Похлебали кашу, запили отваром зверобоя, да и прилегли отдыхать. Спустя полтора часа Авдей встал и скомандовал:
— Поднимаемся, рекруты, собираемся. Нам нынче до вечера нужно успеть в Обоянь.
Я поднялся, потянулся, отошел в сторонку, к неглубокой яме отхожего места. Авдей настороженно поглядывал в мою сторону: а ну как барчук солжёт и бросится в бега? Но я бежать не собирался, наоборот, решил взять власть в отдельном воинском подразделении в свои руки. А юли не взять? Я в своё время командовал ротой охреневших от демократии и плюрализма мнений бойцов, треть из которых была кавказцами, а ещё треть сбежало в армию от тюремного срока. Неужели я с покорными крестьянами не справлюсь?
Возвратившись, я быстренько построил рекрутов по ранжиру, потребовав от каждого запомнить своё место в строю. После построил в колонну по три, поясняя:
— Мы уже почти солдаты, пора привыкать к воинскому порядку. Солдаты двигаются строем, мы тоже пойдём строем. Движение всегда начинаем с левой ноги, и идём в ногу. Это понятно?
— Дык, барич, а лева нога ето кака? — полюбопытствовал высокий парень с хитрыми глазами.
— Правой рукой ты в носу ковыряешься, а другая рука — левая. Ноги тоже правая и левая. И ещё. За дурацкие вопросы я буду пинать тебя именно левой ногой, это чтобы лучше запомнил.
— Дык, я уже запомнил, че пинать-то?
— Раз запомнил, то хорошо. И ещё запомните, рекруты: движение начинается со слова «марш!», одновременно всеми. Всем понятно?
— Понятно, барич.
— Ну, раз понятно, шаго-о-м МАРШ!
Рекруты одновременно ступили левой ногой и зашагали по влажной после утреннего дождя дороге.
— Правое плечо вперёд… МАРШ!
Двенадцать рекрутов, впрочем, уже обряженных в мундиры городового полка, гуськом двинулись в обход квадрата, вычерченного прямо по земле, и для яркости по периметру присыпанного толчёным мелом.
— Ногу! Ногу выше и носок тяни!
Я, тоже в мундире городового полка, но сшитом более тщательно, чем у остальных рекрутов, и из более качественного сукна, командовал. Так уж получилось (как говорится: редко, но бывает), что по прибытии команды рекрутов в Обоянь, заниматься ими оказалось некому. Воинский начальник, поручик Ливин, прибывший принимать пополнение, крепко заболел. Унтера и десяток солдат он перед тем отослал по окрестным уездам получать для полка фураж и провизию, с поставками, которых задержали. И буквально на второй день Ливин свалился в нешуточной горячке, да в лихорадке, что трепали его немилосердно. Но с прибытием команды рекрутов всё изменилось в лучшую сторону. Когда бледный, с пылающим лбом, кутающийся в старую овчинную шубу офицер сидя в кровати подписал бумаги о приёме партии пополнения и принял у сопровождающего полицейского чина документы рекрутов, он уже собирался тащиться во двор, давать указания, как и где, размещаться пополнению, рекрут, пришедший с полицейским вежливо спросил:
— Ваше благородие! Я вижу, что вам нездоровится. Разрешите мне разместить новобранцев, а об исполнении я доложу.
Ливин хотел было послать подальше наглого выскочку, но его так зазнобило, так затрясло, что даже встать не нашлось сил. Слабо кивнув, он сунулся носом в засаленную подушку.
Очнувшись, он обнаружил, что лежит раздетый до белья под одеялом на вате, а кроме пододеяльника его укрывает застиранная до серого цвета, но чистая простыня. Он двинул головой, на движение подскочил денщик.
— Как вы, ваше благородие?
— Лучше. Откуда одеяло-то? Хозяева нас вроде бы неласково приняли.
— Так-то оно так, но господин рекрут, которому вы разрешили устроить остальных, посодействовал.
— Как это?
— Его, господина рекрута, ваше благородие, как оказалось, многие здешние жители знают. Но только не простые обыватели, а вовсе даже уездное начальство. Поверите ли, предводитель дворянства были, исправник были, главный землемер тоже были туточки за эти четыре дня.
— Я четыре дня провалялся без памяти?
— Так точно, четыре дня без памяти. А спас вас тот самый господин рекрут. Он как увидел, что вы упавши, так сразу подскочил, велел греть воду для отвара, а вас, с моей, конечно, помощью, раздел и под одеяло уложил. Он здешнему хозяину вежливо так указал, какие надобны одеяло и матрац, а тот без возражений и исполнил. Зубами, правда скрипел, но после посещения господ уездного начальства, так и вовсе ласковый стал. Во как! А потом господин рекрут сделал отвары, я запомнил какие: из малины, из кожуры ивы, из набора сушёных трав. Тут я не всё запомнил, потому как наборов было много, их от травницы приносили по прописям господина рекрута. И пропотевшие простыни из-под вас я тут же стираю и сушу сначала на солнце, а потом и утюгом. В достатке простыней-то.
— Чего ж ты рекрута господином навеличиваешь?
— Дак сразу видно, что он мне сиволапому не ровня. Из господ. Я так думаю, что скоренько он офицерский шарф примерит. Эвона, слышите, как он рекрутов гоняет?
Ливин прислушался. Действительно, за окном слышались команды:
— Прикладом бей! Резче! Ещё резче! А теперь доворот и коли штыком!
— Каким штыком, каким прикладом? — удивился поручик.
— Осмелюсь доложить, ваше благородие, господин рекрут у местного столяра заказал дюжину деревянных ружей, и с вечера вчерашнего дня муштрует новобранцев не только пешей экзерциции, но сразу и за ружейную принялся. А ещё был здесь портной, он снял со всех мерки. Говорил, что аккурат завтра построит мундиры для всех.