Шрифт:
Александр Хлебников
Талисман
После нескольких тостов гости мои раскраснелись, задвигались, и за столом началась непринужденная болтовня. О чем только не говорили! О морях из расплавленных металлов на поверхности Венеры, о таинственной психике дельфинов и расшифровке их языка, о шансах поднять "Титаник", о неопубликованных еще рукописях Хемингуэя...
В общем, началось соревнование, в котором каждый стремился блеснуть эрудицией и удивить других доскональным знанием новейших проблем науки и техники.
Слушал
– Прошу внимания!
– сказал я, включая проигрыватель.
– У меня приготовлен сюрприз. Сейчас вы услышите голос Александра Блока!
И в мгновенно наступившей тишине зазвучали гордые и печальные слова:
О подвигах, о доблести, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе...
Разразилась буря восторгов:
– Кто бы мог подумать, что Блок имел такой прекрасно поставленный голос, такую совершенную дикцию!
– Какое бесподобное мастерство! Только автор может прочитать с таким чувством, от самого сердца.
– У Блока бы поучиться теперешним артистам!
Невозмутимым оставался лишь незнакомый мне старик с весьма примечательной внешностью. С темным от загара лицом резко контрастировала белоснежная шевелюра, увенчанная задорным хохолком. Добродушно улыбаясь, он помалкивал.
Звали его Ардальон Иванович Гарин. Привел его Дроков, в прошлом мой однокашник по институту, а ныне - коллега. Дроков, как и я, преподавал литературу в школе.
Представив Гарина, Дроков отвел меня в сторону и смущенно зашептал:
– Понимаешь, познакомились с ним в Публичке - рядом сидел. Гарин приехал в Ленинград на несколько дней. Выясняет кое-что о Пушкине.
– Он филолог?
– Электроник - вот что удивительно. В гостиницу не попал, снимает койку где-то у черта на куличках. Ну, а ты знаешь, каково в праздники быть одному в чужом городе...
– Ладно, - сказал я, - не оправдывайся. Нам он не помешает.
И верно. Гарин не стеснял своим присутствием. Он слушал молодежь, не вмешиваясь в общий разговор, и, как истинный джентльмен, ухаживал за очаровательными соседками по столу - молоденькими учительницами: Ниной "русакОм", и Кирой - "физичкой", к которой, по секрету скажу, я был неравнодушен...
Так вот, все ахают, охают по поводу прослушанной пластинки, как вдруг Нина спохватилась:
– Позвольте, Блок-то умер в 1921 году!
– Ну и что же?
– Не могли его голос записать!
– Почему?
– пожал я плечами.
– Фонограф Эдисон изобрел еще в 1877 году. Стыдитесь, коллега, своего технического невежества.
– Отчасти Нина права, - вступилась за подругу Кира.
– Конечно, голос Блока
Делать нечего, пришлось мне сознаться в розыгрыше.
– Все-таки жаль, - вздохнула Нина, - что голоса многих великих поэтов, например, Пушкина, нам никогда не суждено услышать.
– Не согласен! Почему, собственно, не суждено?
– неожиданно спросил Гарин и так громко, что все обернулись к нему.
– Это же... бесспорно, - смешалась Нина.
– Извольте аргументировать!
– сердито тряхнул хохолком Ардальон Иванович.
– Человеческий голос - это механические колебания воздушной среды, залившись румянцем, но уверенно начала Нина.
– Если их сразу не уловить с помощью специальной звукозаписывающей аппаратуры, они навсегда потеряны. А такой аппаратуры в пушкинскую эпоху, естественно, не было.
– Молодец!
– воскликнула Кира.
– Будете еще, Ардальон Иванович, спорить?
Теперь уже все за столом с любопытством ждали, что же он ответит.
– Нонсенс, - проворчал он.
– Вы, молодые люди, забыли об одном явлении: о воздействии звуковой волны на среду, в которой она проходит... Скажите, Кира, какой принцип положен в основу современной звукозаписи?
– Принцип преобразования энергии звука в другие виды энергии для приведения в действие пишущего элемента. Он-то, этот элемент, и оставляет след звукового колебания на каком-либо звуконосителе.
– Превосходно, - одобрительно кивнул Гарин.
– Добавлю лишь, что пишущий элемент - резец, световой луч или магнитное поле. А теперь, голубчики, вернемся к тому, с чего начали - воздействию звуковой волны на газообразную среду. Как вам хорошо известно, в мире все взаимосвязано. Никакой процесс в нем не протекает бесследно. Так почему мы не можем представить, что звуковое давление фиксируется твердой средой, скажем - на электронном уровне? И, сделав такое допущение, разве нельзя сделать и другое, что голос любого выдающегося человека можно воспроизвести, если только сохранились принадлежавшие ему некоторые предметы обихода? Так что, дорогие мои, голос Пушкина восстановим!
Последние слова Гарин произнес с такой силой и убежденностью, что мы переглянулись, не зная, как и отнестись к столь необычному заявлению.
– Почему для воспроизведения голоса годятся только некоторые предметы?
– прервал недоуменное молчание Дроков.
– Видите ли, для самопроизвольной записи звуковой волны - а именно это мы и должны иметь в виду - подходят лишь драгоценные камни в ювелирных изделиях. Именно они способны сохранять длительное время неизменной пространную структуру внешнего слоя. Ведь он-то и хранит в себе след звуковой волны.