Там чудеса

Азара Вероника

Так же было и в это утро.

Сбегав в кустики, привычными движениями, доведёнными до автоматизма за последние дни, умылась, поплескав на лицо студёной водой, прополоскала отваром рот, расчесала (кое-как) и заплела волосы. Всё это, почти не открывая глаз. Воспоминание о бессоннице, порой мучавшей дома, давно канули в небытие. Теперь достаточно опустить голову, хоть на деревяшку, и отключалась, а утренний ритуал проводила всегда в дремотном состоянии, пользуясь возможностью чувствовать под собой земную твердь. Спать в седле так и не научилась.

Павел тем временем, приготовил холодный завтрак, от которого хотелось завыть не хуже волка. Ломоть чёрного хлеба с ломтём мяса, оставшегося от ужина, и кружка

травяного отвара, которым оборотень не забывал потчевать меня ежеутренне, ссылаясь на таинственные инструкции эльфов. Отвар был приятен на вкус, но потрясающе мерзко пах. В состав входила какая-то трава вроде кинзы, запах которой я не выношу. Проглотив эту бяку с зажатым носом, я дожёвывала бутерброд, когда на поляну из окружавших кустов, с трудом передвигая лапы, вывалилась серая тень.

Чуть не выронила остатки завтрака, поняв, что рядом упал Серый. Огромная лобастая голова, с видимым усилием, повернулась в мою сторону, волк оскалился…

Забыв о завтраке, взвизгнула и из сидячего положения отскочила в сторону, пролетев в прыжке половину поляны. Сделай такое на соревнованиях, первое место в прыжках в длину и высоту было бы обеспечено даже на олимпиаде.

Павел, закончивший завтрак раньше (интересно, как ему удавалось сохранять бодрость, ведь почти не спал), в этот момент седлал лошадей. С первого дня пути мы пришли к выводу, что лучше всего это сложное дело взять ему на себя. Я, то и дело, забывала что-нибудь надеть или застегнуть, и после первого же опыта, проведённого под пристальным надзором Павла, слетела на землю под ехидное ржание обоих скакунов.

Услышав взвизг, он как пёрышко отшвырнул тяжёлое седло, которое я еле-еле стаскивала по вечерам с конской спины, подлетел ко мне, выхватив молниеносным движением меч. Рассмотрев визитёра, почти слившегося с рассветным сумраком, бросился к волку, забыв обо мне.

Обидеться не успела. Меня волной охватил страх, даже не страх, жуть… В панике едва удержалась от порыва рвануть со всех ног в лес и забиться там под первую же корягу.

Оборотень мгновенно напрягся, оторвавшись от осмотра бурой шкуры, на которой я сразу не рассмотрела палёные проплешины, кажется, волка крепко прижгли на костре. Паника охватила не только меня. Волки, до этого расположившиеся по окружности поляны, сбились, охватив лежащего Серого и нас с Павлом, в круг, мордами наружу. Вожак поднял голову и выдал такой вой, какого не слышала, да и не хочу впредь. В отдалении послышался ответ, и ещё один с другой стороны. В этом вое было столько тоски и ужаса, что мурашки побежали по спине. Показалось, не будь волосы заплетены в косу, поднялись бы дыбом, как загривки у наших охранников.

Паника охватила с неодолимой силой, приказывая бежать без промедления и как можно дальше. Ноги сами собой подались из волчьего окружения, но тут на пути встала, оскалив зубы, волчица. Её горящие глаза и прижатые уши противоречили поджатому хвосту. Короче - страх страхом, а меня выпускать она не собиралась. Решила на прощальную трапезу пустить что ли?

– Уйди, - еле вытолкнула сквозь зажатое ужасом горло.

Не обращая внимания на моё карканье, волчица рыкнула, испортив впечатление жалобным взвизгом, завершившим угрозу. Задние ноги подогнулись, и она осела, подняв переднюю лапу, с ужасом глядя мне за спину.

Нечего и сомневаться - я оглянулась.

Позади никого. Ни единого движения. Но паника накатывала волна за волной. С каждой минутой всё труднее дышать. Такое впечатление, что ужас забивает горло, воздух с каждой секундой проходит в него всё с большими усилиями.

Волки, словно видя перед собой призрак смерти, пятились, пытаясь скалиться и угрожающе рычать, от невидимой мне угрозы.

Павел, вдруг тоненько вскрикнув, упал, закрывая собой распластанного волка, который уже почти не дёргался, откинув большую

лобастую голову, только зрачки всё двигались, ища что-то…

Рыжая молния скользнула мимо, попутно вонзив мне в босую ногу когти.

От укола по телу прошла волна острой боли, и тут я встретилась взглядом с волком. Взгляд животного оказался неожиданно сознательным. Цвет глаз вдруг сменился с янтарного на пронзительно зелёный и меня опять окатила волна боли, прочистившая, тем не менее, мозг.

Как во сне, сунув скрученную судорогой руку под рубашку, коснулась застёжки талисмана. Тяжёлой змеей скользнул он в ладонь. Только много позже задалась вопросом - как онемевшие пальцы смогли расстегнуть обычно тугой замок? Но в тот момент действия были интуитивными, настолько сильна стала моя вера в силу доставшегося ненароком украшения.

Как живая, цепь обвила кисть, оранжевый камень оказался сверху, мерцая как ночной светофор. Рука вскинулась сама собой. Луч света ударил куда-то вверх, и волки взвыли громче, только теперь вой был похож на боевой. Павел перекатился на спину, судорога пробежала по его лицу, едва увидел этот оранжевый проблеск.

– Настя, остановись, - прохрипел он.

– Это не я!

Голос сорвался в рыдание. Это действительно не я. Рука не отпускала цепь и не опускалась, не давая мне свободы. Ноги отказывались слушаться и, стоило напрячься, чтобы обрести власть над собственным телом, тут же подогнулись. Я рухнула на колени всё так же, подняв руку вверх.

Сверху раздалось ответное завывание…

Волки прижались к земле, а вокруг их кольца началось форменное светопреставление. Вихрь палой листвы и еловых игл вперемежку с валежником (интересно, откуда столько, вечером едва набрала на костёр) завертелся вокруг, засыпая глаза.

Прикрывшись рукавом свободной руки, зажмурилась изо всех сил, проклиная от всей души день и час, когда встретила Мирлиса, а так же собственное любопытство, которое и привело в итоге на эту жуткую поляну. Пока крыла сама себя всеми известными нецензурными словами, вокруг был ад. Единственное, что смогла почувствовать в смешении земли, воздуха и частей деревьев, как волк навалился на меня, прижав к земле, и я, вдобавок ко всему, расчихалась до слёз, когда уткнулась носом в волосатое пузо. Рёв и визг оглушали, можно подумать всё волчье население собралось на поляне и устроило бои стенка на стенку. К волчьим рыкам добавилось нечто запредельное, свист на уровне ультразвука, от которого по коже побежали мурашки и стыли зубы во рту, а горло с каждым новым заходом всё сильнее сжимало ледяной рукой паники. Счастье, что подняться на ноги не могла, да и вообще пошевелиться, иначе на животе уползла бы, куда глаза не глядели, и не известно, чем бы это закончилось.

Спустя вечность (потом Павел с Мирлисом долго спорили, прошло пять или двадцать минут), заваруха резко прекратилась, камень у меня в руке похолодел.

Волк осторожно слез с меня, извиняясь, тихо фыркнул, и обессилено рухнул рядом. Только теперь опустила талисман и, наконец, решилась открыть глаза.

Сквозь застилавшие слёзы успела заметить, что все присутствующие смотрят вверх. Тоже посмотрела…

Нарезая над головами круги, растворялся в голубых небесах огромный крылатый зверь. Сначала не поняла, кто это, но при очередном витке, когда солнце осветило всю фигуру, разобрала, что на радужных птичьих крыльях в небесах парит не грифон или иное чудо, а обыкновенная, только большая, очень большая, собака. Нормальная такая собака “дворянской” породы, такие иной раз сторожат дворы, только размером с корову. От такой псины лучше держаться подальше - затопчет и не заметит. И как только поместилась на небольшой, в сущности, поляне? Теперь же собака, не обращая внимания на оставшихся на земле, парила всё выше. Спустя несколько минут, осталось одно только голубое безоблачное небо.