Там, где была тишина
Шрифт:
Сабо берет Макарова за руку и отводит в угол, где на табуретке лежит какой-то сверток.
— Вот полюбуйся, — произносит он с заметным акцентом. — Это мои ребята в камышах нашли.
Он брезгливо разворачивает находку. В свертке — темный костюм из добротного материала, шляпа и желтые туфли.
Макаров все еще ничего не понимает.
— К тебе сегодня на работу сколько человек поступило? — спрашивает Сабо.
— Человек тридцать, сорок, — задумывается Макаров.
— А уволилось?
— Уволилось
— Вот видишь, — качает головой начальник заставы. — Попробуй, найди этого хлюста. А ведь он у тебя спрятался!
— У меня? — удивляется Макаров.
— Конечно, больше ему податься некуда. У геологов все на глазах — там чужой человек сразу виден. За границу он не ушел, зачем бы ему тогда понадобилось переодевание? А у тебя на дороге разлюли-малина…
— Какая еще малина! — пробует обидеться Макаров.
— А вот я тебе скажу какая, — сдвигает брови Сабо. — У тебя пропуск в погранзону есть?
— Есть.
— А у людей, рабочих?
Макаров мнется.
— То-то и оно, — хмурится начальник заставы. — Я, конечно, не бюрократ, понимаю, — где тебе на всех пропуска-то достать. А дорогу строить нужно. Вот и выходит, что у тебя для всей этой погани, которая бежит от справедливости и расправы, самое подходящее место.
Сабо легко вскакивает и подходит к окну.
— Смотри, Макаров, в оба, — глухо произносит он. — Обстановка здесь очень сложная. — Немного подумав, он повторяет: — Очень сложная!
Макаров смущен. Розовый туман, только что окружавшей его, куда-то испарился. Он вспоминает свои радостные мысли и горько усмехается.
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
Селение тонет в знойном тягучем желтом мареве. Все неподвижно под прямыми, обжигающими лучами солнца. Раскалены глиняные стены, крыши, растрескавшаяся, горячая земля. Все живое укрылось от солнца. Вокруг абсолютная тишина.
Правда, человек, приблизившийся к конторе «Дорстроя», услышал бы четкие сухие звуки. Это щелкает на счетах новый счетовод — Буженинов Виталий Александрович, сменивший ушедшего на покой Емельянова.
Буженинова Макаров обнаружил в бригаде Ченцова. Рабочие и бригадиры давно уже знали, что прораб ищет счетовода. И когда однажды Макаров приблизился к Ченцову, тот, указав глазами на стоящего рядом долговязого землекопа, почтительно произнес:
— Вот они, товарищ прораб, могли бы в конторе работать по счетному делу. Шибко грамотные.
Макаров остановился.
На него внимательно глядел высокий, сильно заросший человек в поношенной, но опрятной одежде, с лопатой в руке.
— Пойдете работать счетоводом? — сразу же спросил он.
Буженинов замялся. Он вынул из кармана очки и стал протирать их не совсем чистым платком. У него было длинное лицо, а бородка клинышком делала его похожим на Чехова.
— Видите ли, — заговорил он, не поднимая глаз. — Я здесь остановился из-за денежных затруднений. Мне бы не хотелось долго оставаться в этом ужасном климате. Мои планы несложны — подработать на дорогу и…
— А вы осмотритесь, — решительно прервал его Макаров. — Может быть, вам здесь понравится. Пошли, товарищ главбух!
К вечеру новый счетовод побрился, помылся, надел новую спецовку и, заняв свое место за столом, принялся за работу.
Контора сразу же приобрела деловой вид.
Буженинов завел кассовую книгу, начал составлять платежные ведомости.
Работа ему, видимо, понравилась. Свой рабочий день он начинал с завтрака, который состоял из молока и чурека, и сразу же к бумагам.
Вот и сейчас Виталий Александрович аккуратно смахнув со стола крошки, кончает платежную ведомость.
Получаются изрядные суммы. Однако он знает, что денег в конторе нет, что это сейчас самый наболевший вопрос. Банк выдавал деньги только на выполненные работы, а их-то и не было. Полученные средства ушли на вербовку рабочих, организацию питания.
Но это мало заботит Виталия Александровича. «Хорошо все-таки быть подчиненным человеком, — думает он. — Пусть Макаров сам выкручивается. Да, молодежь нынче напористая пошла, — неторопливо рассуждает он. — А ведь он партийный начальник!
Интересно бы с ним поговорить на политические темы, вовлечь в дискуссию. Дискуссия!»
Буженинов кисло улыбается.
Он ясно видит следующую картину: из битком наполненного зала выкатывается клубок людей. В центре этого клубка он сам, Буженинов, только что призывавший путиловских рабочих выйти на антисоветскую демонстрацию. Какой-то плечистый, кряжистый мужик с круглой головой буквально сбивает его с ног и выбрасывает за ворота.
Буженинов видит себя лежащим на грязной осенней мостовой. Его брезгливо обходят прохожие, как пьяного.
«Но ему, кажется, тоже попало за это, — со злорадством думает он. — Мирский отомстил ему за меня, за мою честь!»
Честь! Буженинов крякает и выходит из-за стола. Воспоминания взволновали его. «К черту! — сердито плюется он, — к черту! Даже не думать об этом. Теперь и мальчишке видно, что они оказались правы. Страна растет, крепнет, наливается новой силой. Словно спящая красавица, пробуждается она к новой, большой жизни. И нет такого уголка, где бы не чувствовалось биение нового».
Правда, Буженинов еще не отказался от некоторых своих принципиальных, как ему казалось, убеждений.