Там, где была тишина
Шрифт:
Возле машины стоял молодой красивый туркмен с бритым лицом и черными выразительными глазами. На отвороте его серого щегольского пиджака алел продолговатый значок члена ЦИКа Туркмении.
Увидев Макарова, он пошел к нему навстречу и протянул руку.
— Берды Сатилов, представитель Туркменсеры. С кем имею честь?
Макаров представился.
— Вот и хорошо, — обрадовался Сатилов. — Я с вами давно встретиться хотел. Нам дорога очень нужна, очень. Как тут у вас дела обстоят? Все в порядке?
— Как будто в порядке, — ответил Макаров. — Несколько дней тому назад в горах участок открыли. Там работы по новому варианту ведем, более выгодному.
— В горах? — заинтересовался Сатилов. — Это очень хорошо. Кто же там у вас за старшего?
— Петрова, — ответил он и добавил: — Девушка, техник.
— Вы что, шутите?
— Почему шучу? — удивился Макаров. — Какая разница — мужчина, женщина? Нас всех одинаково учили. Или у вас тут не принято, чтобы женщина была начальником?
— У нас тут, — с горечью произнес Сатилов, — женщин пока что, случается, еще продают и покупают, как верблюдиц. И кстати, почти по той же цене. Но я имел в виду совершенно другое. В горах нужна твердая рука. Какой-нибудь бродяга, ошалевший от гашиша, может всполошить весь лагерь. Вы хотя бы подумали об охране?
Макаров виновато молчал.
— Сельсовет прислал людей? — спросил Сатилов, правильно истолковавший молчание Макарова.
— Все обещает, — отвернулся Виктор.
Неожиданно он увидел вдали знакомую фигуру шофера в серой кепочке блином и зеленой рубахе.
«Что там стряслось? — вздрогнул Макаров. — Почему он один? Почему идет пешком?»
— Яшин! — закричал он. — Что случилось?
Почти бегом он бросился навстречу Яшину. Ему уже хорошо видно шофера в грязных полосах и такие же грязные полосы на его рубахе. Один рукав у Яшина разорван, виднелось голое тело с содранной посиневшей кожей.
Подбежав к шоферу, Макаров в изумлении остановился: Яшин плачет. Слезы текут по его щекам и падают на раскаленную землю.
— Машину сожгли. Сожгли, гады!
Он срывает с головы кепочку и с силой швыряет на землю.
— Что произошло? — тормошит его Макаров. — Перестань психовать!
К Макарову неслышно подходит Сатилов. Он внимательно прислушивается к словам шофера.
— Разве там можно работать? — кричит тот. — Все к черту пошло. К черту!
— Толком говори! Машину проворонил, — отвечать будешь. А я тебя спрашиваю, что на участке? Где Петрова?
— Все работу бросили, ушли.
Макаров встречает внимательный, настороженный взгляд Сатилова.
«А я вам что говорил?» — как бы читает он в этом взгляде.
— Бросьте паниковать! — строго произносит Сатилов. — Расскажите обо всем по порядку.
— Какой вам порядок нужен? — снова вспыхивает Яшин. — Машину сожгли, а народ работу бросил. Нас, говорят, здесь, как баранов, перережут. Снялись и ушли.
— И Петрова? — продолжал допытываться Макаров.
— Петрова больна, — хмуро ответил Яшин. — С этого все и началось…
— Что началось?
— А вот — все. Петрова вывихнула ногу. Вывихнула или сломала, я уже точно не знаю… Решили мы ее везти сюда, в санчасть при погранотряд. Я спохватился — нет горючки. Была канистра, куда-то пропала. Схватил ведро и бегом к буровым мастерам. Пока туда-сюда, стало смеркаться. Наконец достал, ведро бензина и бегом к себе. А там такая ложбинка небольшая, а потом бугорок, а с него весь наш лагерь виден. И только я на тот бугорок взбежал, меня кто-то прямо по глазам как ударит. Бросил я ведро и бегом к машине. А она вся уже горит. Люди, рабочие наши возле нее прыгают, кричат, а что толку? Я тоже в огонь полез и вот… — Яшин показал свои обожженные, в волдырях руки. — И никто не знает, как это случилось. Вспыхнула вдруг машина, и все тут. Ни конца ни начала.
— Конец-то, пожалуй, есть, — мрачно отозвался Макаров, — проворонил машину. Я еще узнаю, что ты там у буровых мастеров делал.
Яшин стоял, потупя глаза.
Сатилов положил ему на плечо свою мягкую руку.
— Бери мою машину, Макаров. Пускай твой шофер садится Я не очень-то мастер баранку вертеть, а мой водитель больной лежит — малярия.
Макаров не успел оглянуться, как Яшин, подняв капот, уже вертел ручкой. Мотор глухо заработал.
— Яшин, — кричал Макаров, — слетай на заставу, за врачом. Вот записка, чтобы в один момент.
— Я считаю, что это кто-то кому-то сигнал подал, — говорил Сатилов, усаживаясь в кузове рядом с Макаровым. В кабине устроился военврач Грибенко. — Сигнал это, Макаров. Машину эту не упрячешь, о ней широко станет известно. И вот тот, кого это касается, поймет его!
Макаров сразу же вспомнил посещение погранзаставы, сверток, лежавший в углу, и зябко передернул плечами.
Когда, они приехали на участок Петровой, уже смеркалось. Здесь, в ущелье, окруженном горами, было совсем темно. Откуда-то, очевидно из поселка Горного, доносился собачий лай и едва уловимый запах кизякового дыма. На небольшой площадке стояла кибитка. Возле нее лежал верблюд и, изогнув шею, жевал свою жвачку.
Вокруг было спокойно.
«Что это? — подумал Макаров. — Может ничего этого и не было? Бред какой-то!..»
Но тут же увидел чуть поодаль обгоревший кузов машины. А куда же девались люди?
— Кто здесь? — услышал он чей-то оклик.
Навстречу Макарову торопливо шел высокий худощавый юноша, с тесно сдвинутыми бровями, в большой белой папахе. Макаров сразу же узнал Мамеда, бурового мастера, которого он взял из геологической разведки в качестве проводника. Макаров горячо пожал протянутую руку.
— Куда народ девался? Где Петрова? Где Костенко?
— Это безобразие, товарищ начальник, — заволновался Мамед. — Сколько ей ни говорил, сколько ни уговаривал, не послушалась, ушла.
— Ушла?
— Уползла, можно сказать, — махнул рукой Мамед. — Нога ведь болит.
— Зачем же она ушла?
Мамед развел руками.
— Какой-то там вариант новый нашли, съемку делают. И Родионов там. Да вот он, кажется, идет.
Во тьме послышались шаги, к кибитке подошел Родионов с ружьем за плечами и двумя фазанами в руке.