Шрифт:
ЖИВЫЕ ИГРУШКИ
В девяносто пятом году, когда из цепких когтей страну не выпускал дефицит, мама приехала из Улан – Удэ и привезла нам с сестрой две куклы. Одна была тонконогая с длинными жёлтыми искусственными волосами. А вторая толстенькая с короткой и пушистой копной таких же жёлтых волос. Первую отдали сестре, а вторую подарили мне. Помню, как сильно мы радовались этим красавицам.
Кроме этой куклы в моей игрушечной коллекции был тряпочный гном, которого я любила больше всего на свете. Больше конфет и больше своей новой куклы. Кукла поняла это и часто сидела в углу,
Когда на зимние каникулы меня и двоюродного брата Женьку отправили в Алянгу – на бурятский гурт, игрушек, видимо, из боязни, что могу потерять, мне с собой брать не разрешили. Я сидела в УАЗике и хныкала по этой причине. А Женька родители у которого жили на том гурту, сказал мне:
– Не плачь. У меня дома есть живые игрушки. Они умеют танцевать и разговаривать.
Я перестала хныкать и недоверчиво взглянула на него:
– Ты врёшь, не бывает таких игрушек.
– Бывает, – возразил он, глядя на меня честными глазами: – Вот приедем и увидишь.
Я смотрела на брата глазами полными слез, но уже окончательно успокоилась и почти забыла про оставленные дома игрушки, потому что в моей голове принялись болтать весёлые гномы и изящно танцевать розовые барби.
Однако, по приезде мы не обнаружили никаких игрушек, если не считать деревянного автомата, который вырезал Женьке дядя Слава, брат моей мамы и мамы Женьки. Я почувствовала себя обманутой и снова заплакала. Надо сказать, в детстве я была той ещё плаксой. Взрослые решили, что я устала с дороги и уложили меня спать.
Прошло несколько дней, прежде чем Женька снова завёл разговор о своих живых игрушках.
Мы были на улице. Короткий день заканчивался. Зимнее солнце уже обошло полнеба и готовилось нырнуть за синие сопки гор. С озера по тропе к базе поднимался скот – напившись воды на водопое, коровы тяжело переваливаясь сбоку на бок, шли неспешной вереницей.
Женька сидел на верхней жердине забора, ноги в серых валенках упёр в нижнюю жердь. Забор и был таким: из верхней и нижней жердей, прибитых гвоздями к столбам, которые были вбиты в землю. Женька то и дело швыркал маленьким носом, гоняя сопли, и безостановочно болтал.
–… А я тебе не наврал, что здесь летом были живые игрушки. Наверное, потому что пришла зима, они все собрались и уехали в Хунгуру.
Я недоверчиво покосилась на него:
– Опять врёшь!
– Клянусь тебе! – воскликнул он. Я гляжу на него снизу вверх. Женька трёт варежкой дерево, очищая от снега.
– И где эта твоя Хунгура находится?
Женька привстал на нижней жердине и указал варежкой в сторону Витима.
– М-м-м, вон там! Отсюда недалеко. Если утром пойдём за ними, то в обед уже обратно придём, так что никто не заметит, что мы уходили. Ты только никому не говори.
Я смотрю туда, куда он показал и вижу темнеющие вдалеке горы, неподвижно замершие за Витимом. Сколько не смотри на них, не увидишь там ни одной живой души. Я вмиг представила, что оказалась там: увидела голые деревья, белую землю, и даже почувствовала, как звенит тишина в этих холодных безлюдных местах.
– А не страшно? – неуверенно спросила я.
Женька цокнул языком:
– Ну ты трусиха!
Женька уже большой, он уже ходит во второй класс, а я еще в детский сад. В деревне Женька жил у нас дома, пока ходил в школу, ведь родители его круглогодично живут здесь, в Алянге . И вот, когда наступили зимние каникулы, мы приехали сюда погостить. Женька, конечно, и летом здесь живёт и, наверное, ему совсем не скучно вместе с говорящими игрушками. Вот бы и мне их увидеть! Жаль, что сейчас они ушли в Хунгуру.
Из дома вышел дядя Слава и позвал нас ужинать. Мне нравится дядя Слава. Он высокий и молодой, совсем не такой, как Женькин отец – тот старый и ворчливый.
Женька спрыгнул на снег и побежал к дому. Я побежала следом за ним, мне тяжело, валенки неудобные, поэтому я прилично отстаю от него. В доме мы сбросили с себя шубейки, меховые шапки и уселись на скамью. Женькина мама, тётя Вера, уже поставила на деревянный стол полную чашку ароматных, дымящихся поз . Рядом с позами стоит стеклянная банка с густой сметаной. Женькин отец нарезал буханку хлеба и положил нам по куску рядом с тарелками. Дядя Слава в это время разлил по кружкам чай и щедро забелил его молоком.
Когда мы, наконец, все расселись за столом, тётя Вера намазала мой хлеб сметаной и положила мне в тарелку большую позу.
– Не обожгитесь, горячо, – предупредила она нас с Женькой. Я подула на позу и ложкой разрезала жёлтое варёное тесто. На дно тарелки вылился сок с блестящими малюсенькими капельками жира. Его можно выпить прямо через край тарелки потом, когда съем тесто. Мясо из поз я тогда не ела и всегда незаметно прятала его за тарелку со своей стороны так, что никто этого не замечал, пока не начнут убирать со стола. Конечно же сейчас мне кажется это настоящим варварством, однако тогда тесто мне казалось самым вкусным и съедобным в позах.
Съев тесто и выпив через край тарелки бульон, я привычно спрятала кругляшок варёного фарша за тарелку.
– Ой, какая молодец! – похвалила меня тётя Вера, увидев мою пустую тарелку и не заметив моей хитрости. – На–ка, съешь ещё позинку.
С этими словами, она положила мне вторую порцию ароматного блюда. Я доела хлеб со сметаной и так же, как и в первый раз расковыряла ложкой позу и, ухватив ею мясо, аккуратно положила его рядом с первым кусочком. Женька тоже ковырял позы ложкой, но съедал целиком вместе с мясом. Взрослые ели позы руками. Аккуратно надкусывая их с краю, они шумно выпивали сок, а затем съедали мясо и тесто.
После ужина нам было разрешено немного поиграть, а затем велели укладываться спать. Лежа в постели, я обнимала тёплый бок тётки, я думала о том, как мы завтра с Женькой пойдем в Хунгуру за живыми игрушками.
Во сне я увидела гнома и барби, которые сидели за столом и пили чай, обсуждая погоду за окном. Гном был в вязаной шапке и зелёной куртке, барби сидела в белом платье, усыпанном блестящими стразами и красивым ободком на маленькой головке. Вдруг гном тыкнул пальцем в окно и воскликнул: