Там, где правит Рандом
Шрифт:
– Монахи берут питомца, берут золото, а потом с помощью громоотвода его воскрешают: всякие мантры и заклинания бормочут, руками пассы делают, - пока Шакки это говорила, в моей голове возник авантюрный план, в духе: «Если помирать, то с песней и не напрасно!». В моем мире подобное, ммм, скажем так, мероприятие – верх идиотизма, да и смелости мне б не хватило. Но что я сейчас теряю?
«Разве что здравомыслие…» - подсказала совесть, прежде чем окончательно уснуть.
– Тебя явно где-то конкретно приложило… - доверительным тоном сообщила Шакки, когда я ей предложила пробраться в зал для воскрешения питомцев и провести ритуал самим. –
Отмахнувшись, я юркнула в запретный зал: если захотеть, то все будет возможно.
– Просто никто не пытался! – с азартом заявила, оглядевшись.
А монашек не врал, когда говорил, что у них тут ремонт… Я бы даже сказала ремонтище: стены все по-новому заштукатурены, рядом, приставленные к ним, широкие деревянные доски, также сохранившее на себе белесый след штукатурки, потолок – в одном месте разобран, поэтому казалось, что и стены, и воздух, и пыль, поднявшаяся с нашим пришествием – светятся изнутри. Солнечные лучи, проникавшие внутрь, казались осязаемыми и заливали светом покрытый слоем строительного мусора и пыли алтарь.
На пару с Шакки мы расчистили его, а сверху положили рюкзак Кирилла с Брысем внутри. Доставать его никто из нас не решился. Не только из-за страха, хотя бы из уважения к питомцу: привычнее видеть его живым, стремящимся на помощь своему хозяину, чем… Чем другим.
Не знаю, как здесь выглядят мертвые, но сомневаюсь, что они хотя бы на унцию лучше наших, реальных. Если не хуже: в забавном мире, местами, казалось бы, вывернутом то ли на изнанку, то ли, наоборот, на правую сторону, такому страшному явлению не должно было остаться места. Но оно осталось, превратившись в комичную и – язык с трудом поворачивается сказать такое, - привычную вещь.
Но от комического до трагического всего полшага – не знаешь, когда в пору смеяться, а когда плакать.
Поэтому я и молчала. Шакки тоже.
Какое-то время мы смотрели друг на друга, встав по разные стороны от алтаря, и никто не решался заговорить первым. Точно ком в горле застрял – у меня так точно.
А что говорить-то? Как мне жалко Брыся? Как несправедлива жизнь? Как я хочу, чтобы все происходящее сейчас оказалось сном? Первое – нельзя просто объяснить, слишком тривиальными покажутся слова. Второе – кто такого уже не говорил, выпуская и из головы, и из души мрачные мысли, теряя при этом последние крупицы надежды? Вопрос риторический. А насчет третьего… Говорить сложно. С одной стороны – да, потому, что каких только страхов мне за столь короткое время пришлось пережить… Иной бы человек с ума сошел от такого внезапного поворота событий. С другой же – и уйти отсюда я теперь не могу, уже протянулись короткие, невидимые нити обязательств, сопричастности, которые требуют – а лучше сказать: «обязывают», - поступить в духе девиза трех мушкетеров: «Один за всех, и все – за одного».
Собственно говоря, я вообще уйти отсюда не могу: нет, из храма запросто, хоть прямо сейчас, а вот из самого мира… Вот не могу и все! Эх, как бы понять, что за сила меня сюда забросила?
Поэтому и единственное, что мне оставалось, поднять глаза на Шакки и спросить:
– Что дальше?
Шакки внимательно на меня посмотрела, точно прикидывая что-то. Не знаю, какие мысли бродили у неё в голове, впрочем, я и знать не особенно хотела: хорошо там, где нас нет, будь то место в реальном мире или в чьих-то мыслях.
Откинув от глаз прядь волос, девушка коротко произнесла:
– Золото.
– Куда?
– Спроси, что полегче. Это тебе в голову пришла такая идея, - её правда, не спорю.
– Ну, а куда его монах девал? – но должна же она это знать: при воскрешении своего питомца она наверняка присутствовала.
«Не ел же», - впрочем, история знала и такие случаи.
– Ссыпал куда-то горкой… - нахмурив лоб, пробормотала девушка, пытаясь вспомнить. – Куда-то на пол. Там какое-то особое место находилось. Специально для золота.
Сначала осторожно ногой, а потом, присев на корточки, и руками, Шакки принялась разгребать мусор, ссыпанный нами на пол. Я стояла рядом, затаив дыхание, не зная, чем помочь. Вороша сор, она поднимала в воздух клубы пыли, оттого и чихала через каждую минуту, но не останавливалась, а на мое предложение помощи непреклонно заявила: «В сторону желторотик, не мешай старшим работать».
Разгребши мусор, мы нашли это несчастное углубление, похожее некогда на влитую в камень чашу, больше полметра в диаметре, ранее украшенную по ободку каменьями, ныне заботливо выковырянными чьими-то шаловливыми ручонками; позолоченную когда-то, теперь же – засыпанную известкой и ободранную. Да, этот зал определенно нуждался в ремонте! Хотя чаша до сих пор хранила странное ощущение благоговения, похожее чем-то на ностальгию о былых золотых годах. Похожее чувство в человеке будит взгляд на древние руины, оставшиеся от греков: будь то Акрополь или святилище Аполлона в Дельфах.
И потому ещё возмутительней казалось, что кто-то посмел залить это произведение искусства цементом! Теперь туда не то, что золото – воду налить нельзя.
Нет, высшие силы, управляющие этой игрой, определенно делают все, чтобы жизнь сахаром не показалась! Уверена, что сделали этот «финт» специально, назло мне и Кириллу, чтобы мы не смогли вернуть к жизни Брыся.
Мы с Шакки сидели на корточках перед зацементированным углублением в полу и красноречиво буравили его взглядом.
– Будем ломать? – тоном профессионала-взломщика поинтересовалась девушка, которой такие мелочи, как цемент, бетон и прочее – небольшое недоразумение в жизни.
– Будем, - в том же духе отозвалась я, уступая на сей раз минуту славы Шакки – все-таки она сильнее меня: уровень другой, против правды не попрешь. Да и у нее из оружия - победитовый меч. Как раз по бетону!
Но что легко сказать, то трудно сделать: нужно отцепить ведь только саму строительную смесь, а все остальное – не задеть, а с учетом силушки богатырской у девушки возникли определенные сложности…
Цемент-то, хоть и с изрядным грохотом, вывернули из углубления… Да только вместе с ним самим – по форме оно походило на глубокую округлую кастрюлю, - я вцепилась себе в волосы: со стороны коридора, ведущего в храмовый зал, послышались чьи-то торопливые шаги, гулко отдававшиеся в повисшей тишине.
– Отлично… - с негромким смешком произнесла я, понимая, что ничего нам просто так не дастся. И ведь сбежать никуда нельзя! Коридор отрезан, до дыры в потолке – долго и натужно лететь, чего ни я, ни Шакки, не умеем, а мест, где можно спрятаться, здесь не так уж много – раз и обсчитался.
А шаги все ближе.
Быстро вернув кусок цемента на место, мы с Шакки осмотрелись. Взгляд заметался от одного угла к другому: ни потайных ниш, ни шкафов, даже захудалой шторки нет! Под ногами – деревянные щепки, вперемешку с камешками. А из укрытий, хоть и весьма ненадежных – доски у стены, да сам алтарь.