Там, где в дымке холмы
Шрифт:
– Нет, что вы. Я пойду с вами.
– Ну ладно. Пойдемте.
Мы направились к домику. Идти в сандалиях по неровной земле мне было довольно трудно.
– Как долго вы отсутствовали? – спросила я. Сатико шла немного впереди и ответила не сразу. Я решила даже, что она меня не расслышала, и повторила вопрос: – Как долго вы отсутствовали?
– О, недолго.
– Сколько? Полчаса? Дольше?
– Часа три-четыре.
– Понятно.
Мы продвигались по грязи вперед, старательно обходя лужи. Поблизости от домика я сказала:
– Думаю, на всякий случай нам стоит поискать и на другом берегу.
– В лесу? Моя дочка туда не пойдет. Давайте заглянем в дом. Незачем так расстраиваться, Эцуко. – Она снова рассмеялась, но мне показалось, что голос ее слегка дрогнул.
В домике, за отсутствием электричества, было темно. Я осталась ждать у входа, а Сатико шагнула внутрь, на татами. Окликнув дочку по имени, она раздвинула перегородку, отделявшую большую комнату от двух меньших. Я стояла, прислушиваясь к ее движениям в темноте, пока она не вернулась.
– Наверное, вы правы, – проговорила она. – Не мешает поискать на другом берегу.
На берегу в воздухе было полно насекомых. Мы шли молча к деревянному мостику ниже по течению. Дальше, на противоположном берегу, виднелся лес, о котором Сатико упомянула раньше.
На мосту Сатико, обернувшись ко мне, быстро проговорила:
– Под конец мы пошли в бар. Собирались пойти в кино, на фильм с Гэри Купером, но там была длинная очередь. В городе всюду толпились люди, много пьяных. Под конец мы пошли в бар, и там нам дали комнатку.
– Понятно.
– Вы ведь не ходите по барам, Эцуко?
– Нет, не хожу.
На дальнем берегу реки я оказалась впервые. Почва под ногами была вязкой, почти что болотистой. Наверное, причиной тому была моя фантазия, но на берегу я ощутила в себе холодок беспокойства – что-то вроде предчувствия, заставившего меня побыстрее устремиться к темневшим впереди деревьям.
Сатико меня удержала, схватив за руку. Взглянув в ту же сторону, что и она, я увидела невдалеке, почти у самого берега, на траве, что-то похожее на сверток. В полумраке этот предмет выглядел темнее земли, на которой он лежал. Я готова была к нему ринуться, но Сатико замерла на месте, пристально в него всматриваясь.
– Что это? – спросила я довольно глупо.
– Это Марико, – тихо ответила она.
Она обернулась ко мне, и в глазах у нее было странное выражение.
Глава третья
Возможно, мои воспоминания о тех событиях размыты временем и все происходило не совсем так, как мне сейчас представляется. Но мне отчетливо помнится жуткое оцепенение, которое охватило нас обеих, когда мы застыли в сгущавшихся сумерках, глядя на лежавшую вдалеке фигурку. Опомнившись, мы бросились к ней. На бегу я разглядела, что Марико лежит, скорчившись и согнув колени, на боку, спиной к нам. Сатико немного меня опередила – меня задерживал живот – и первой склонилась над девочкой. Глаза Марико были открыты: сначала я подумала, что она мертва. Но потом она повела ими в сторону, однако взгляд казался невидящим.
Сатико опустилась на колено и приподняла девочке голову. Взгляд Марико оставался пустым.
– Марико-сан, что с тобой? – спросила я, запыхавшись.
Марико не ответила. Сатико тоже молчала, ощупывая девочку и переворачивая, словно та была хрупкой, но безжизненной куклой. На рукаве Сатико я заметила кровь и не сразу поняла, что это кровь Марико.
– Надо позвать на помощь, – предложила я.
– Ничего серьезного, – отозвалась Сатико. – Всего лишь ссадина. Взгляните, она просто слегка поранилась.
Марико лежала в луже, и одна сторона ее короткого платьица мокла в темной воде. Кровь текла из ранки на бедре.
– Что случилось? – спрашивала Сатико у дочери. – Что с тобой случилось?
Марико молча смотрела на мать.
– Она, вероятно, в шоке, – сказала я. – Наверное, пока лучше ее ни о чем не спрашивать.
Сатико подняла Марико на ноги.
– Мы очень о тебе тревожились, Марико-сан, – продолжала я.
Девочка бросила на меня недоверчивый взгляд, потом отвернулась и сделала несколько шагов. Двигалась она довольно уверенно: ранка на ноге, видимо, не слишком ее беспокоила.
Мы перешли через мостик на другой берег. Сатико с дочкой шли впереди меня, молча. Когда мы добрались до домика, уже совсем стемнело.
Сатико повела Марико в ванную. Я растопила плиту посередине большой комнаты – приготовить чай. Кроме огня в печке, свет исходил только от старого подвесного фонаря, зажженного Сатико, и большая часть комнаты тонула в тени. В углу, разбуженные нашим приходом, беспокойно закопошились крошечные черные котята. Слышно было, как их коготки шуршат по татами.
Обе – мать и дочка – появились снова переодетыми в кимоно. Они прошли мимо в одну из смежных комнат, а я осталась их дожидаться. Из-за ширмы доносился голос Сатико.
Наконец Сатико вышла ко мне одна.
– Все еще жарко, – заметила она и раздвинула перегородку, отделявшую комнату от веранды.
– Как она? – спросила я.
– Все хорошо. Царапина пустяковая. – Сатико уселась ближе к ветерку, возле перегородки.
– Мы должны сообщить в полицию?
– В полицию? Но о чем сообщать? Марико говорит, что она влезла на дерево и упала. Вот и ободрала кожу.
– Так сегодня она ни с кем не виделась?
– Нет. А с кем она могла видеться?
– А что та женщина?
– Какая женщина?
– О которой толкует Марико. Вы все еще уверены, что это выдумка?
Сатико вздохнула.
– Думаю, что не совсем. Это кто-то, кого Марико однажды видела. Когда была гораздо младше.
– И вы полагаете, что она – эта женщина – могла оказаться здесь сегодняшним вечером?
Сатико рассмеялась.
– Нет, Эцуко, это исключено. Так или иначе, этой женщины на свете нет. Поверьте, Эцуко, все рассказы о ней – просто такая игра, которую Марико затевает, когда ей взбредет на ум покапризничать. Я уже привыкла к этим ее выходкам.