Там, на сухой стороне

Ламур Луис

Оуэн задремал, проснулся, чтобы прислушаться к ночи, и вновь задремал. Он знал не только все звуки ночи, но и то, что они означают. Его конь тоже все время был настороже, словно дикий мустанг, слишком долго живущий бок о бок с опасностью.
–

Чантри почти не помнил времени, когда спал всю ночь напролет. Он давно приучил себя просыпаться при малейшем звуке или дуновении ветра.

Когда небо только начало сереть на востоке, он сел, натянул сапоги и пару раз топнул, чтобы они удобнее сели. Снова напоил коня, оседлал его и задумался.

Вероятно,

придется перебить всех людей из банды Моуэтта. Он не желал такого конца, и тем не менее он был один, против многих. А поражение будет означать его смерть.

Он думал о предстоящем без сожаления и жалости. Единственное, что осталось теперь от недавнего джентльмена, — это его великолепный вороной конь.

Добравшись до дома, он собрал несколько полусгоревших тряпок и связал их крепкой бечевкой, которой Керноган стягивал стебли кукурузы.

Затем Оуэн Чантри сел на вороного и выехал навстречу битве. Не было ни развевающихся стягов, ни боевых труб, однако ирландцы привыкли воевать бесстрашно даже в заведомо проигранном деле.

Он выехал на битву, и его единственным оружием были хитрость и горький опыт прошлого.

Глава 15

Во время долгой ночной поездки от ранчо до Затерянного каньона Оуэн Чантри пересек каньон ручья Индейки и на южном склоне повернул на запад, исследуя местность.

Если они пойдут по его следам, они поедут там, где сейчас едет он. А они обязательно пойдут по следу, потому что иначе потеряют его.

В роще, откуда открывался вид на тропу, он спешился, приласкал вороного и поговорил с ним. Конь повернул голову и толкнул Чантри носом.

Трава здешних троп была высокая и более сухая, деревьев было меньше. Он взглянул на небо; по нему плыли обычные ватные комочки облаков. К полудню они разрастутся, и тогда, вероятно, пойдет дождь.

Чантри знал, как запереть врагов в ловушку.

Он увидел поднятую всадниками пыль прежде, чем различил их самих. Тонкий темный столб, поднимающийся от сухой травы. Он подошел к коню, взял поводья и вспрыгнул в седло. Шайка шла по его следу, как он и рассчитывал.

Чантри послюнявил палец и поднял его. Ветер дул с востока, по направлению к Затерянному каньону. Преследующая его шайка потеряет время на краю каньона, поскольку там тропа пролегала по скалам, и им придется спуститься на скальный отрог, где они на какое-то время потеряют его следы..

Когда они проехали, Чантри двинулся за ними. Действовать нужно быстро, потому что длина тупикового каньона была не больше мили.

Увидев их следы, Чантри натянул поводья и определил поперечную лини, по по отношению к меньшему каньону, затем зажег спичку и поднес ее к свертку, который сделал из собранных в доме полуобгоревших тряпок и сухой травы. Сверток был большим, и чтобы поджечь его, он провозился дольше, чем хотелось бы. Когда тряпки разгорелись, он прыгнул в седло, накинул другой конец бечевки на луку и повел коня на запад, волоча за собой горящий сверток. Ветер был недостаточно сильным, но огонь поднимет свой ветер.

Он вел вороного по каньону. Вначале занялась трава, за ней кустарник. Чантри перевел коня на рысь, и, проехав вход, отвязал бечевку. Затем развернулся — и быстро прочь. Через полмили оглянулся. Сзади поднимались клубы дыма, он увидел стрелы огня, когда полыхнуло сухое, смолянистое дерево.

Он понимал, что не причинит им вреда. Это были слишком опытные люди. Они найдут место, где огонь не занялся, либо переждут в небольшом пруде на краю каньона. Все, что он хотел, — это не дать им успокоиться, заставить их все время ждать нападения. Пусть знают, что легко им не будет, пусть думают о возможности поражения, о смерти. Пусть попотеют, пусть охота за ним опротивит им так, что они сбегут.

Чантри ехал рысью, высматривая тропу к лагерю. Он не боялся, что пожар перекинется в Затерянный каньон, потому что путь ему преграждали голые скалы тупика.

Я подкидывал в костер хворост, когда увидел, как он спускается по склону. Похоже, сколько и где бы он ни ездил, он всегда будет сидеть в седле как на военном параде. Я даже позавидовал ему. Он конечно же был джентльмен, хоть и несколько пообтерся на обшлагах.

— Чувствуете дым? — спросил я его.

— Не волнуйся, Доби. Огонь прекратится через несколько минут.

От ручья к нам шла Марни, на ходу причесывая волосы. Радость в ее глазах беспокоила меня еще больше, чем Чантри. Что она в нем нашла, таком старике?

— Как Керноган? — спросил Чантри.

— Ему лучше. Он съел суп и попил кофе. Думаю, дело идет к поправке. — Она взглянула на его осунувшееся лицо, кажущееся еще более худым в утренних лучах солнца. — Ты хоть немного спал, Оуэн?

Надо же, называет его по имени!

— Достаточно. Но если у вас найдется что-нибудь поесть…

— Все готово.

— Где старик?

— Исчез в лесу.

На земле прыгали солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь листву. Чантри немного поел, потом уселся с винтовкой на коленях. Кажется, он никогда с ней не расставался. И пусть даже сейчас ему хотелось спать — в любую секунду он готов был встрепенуться и открыть огонь.

Подошла Марни, чтобы налить ему новую кружку кофе, но он уже спал.

— Совсем устал, — заметил я. — Скорее всего, скакал всю ночь. Хотел бы я знать, чем он там занимался.

— Я рада, что он вернулся, — сказала Марни. — Вместе с тобой и стариком…

— Не нравится мне этот старик. Говорит, что живет здесь чуть ли не со времен потопа, но я его тут никогда не видел. Не знаю, что у него на уме, — вряд ли что-то хорошее, да и сам он…

— Он говорил, как его зовут?

— Упоминал какие-то имена, да ни одно из них не его, это точно. Когда он говорил, то вроде как улыбался. Он их даже и не помнит как следует. Не верю, что он тут долго живет. Мы бы его видели.

— Доби, сколько медведей ты видел в этих горах?

— Вообще ни одного. Когуаров тоже, но они здесь водятся.