Там, за рекою, — Аргентина
Шрифт:
Город плоский как блин. При постройке метро здесь не пришлось ломать голову над тем, как преодолеть разницу в уровнях рельефа. Только там, где линии пересекаются, подземные пути провели один над другим.
Все это сооружение находится на небольшой глубине под тонкой скорлупкой мостовой, отчего в метро постоянно кажется, что перекрытия тоннеля прогибаются, когда наверху проезжает более или менее тяжелый автобус.
Контроль билетов столь же совершенен, сколь и прост. Ни в одном поезде не видно проводников. В маленькой кассе на лестнице, соединяющей платформы разных направлений, сидит служитель, который не занимается ничем иным, кроме размена денег. Монета в десять сентаво опускается в турникет, и массивное плечо этого механизированного Харона тут же пропускает вас в подземелье.
Поезда
И чем дальше едешь, тем чаще мелькают перед глазами названия находящихся наверху улиц, их альтура и нумерация домов.
Необходимо еще добавить, что метро перевозит ежедневно свыше полутора миллионов пассажиров. Если учесть, что в перевозках занято всего 296 вагонов, пропускная способность метро заслуживает самой высокой оценки.
Все это образцово организованное, действующее с молниеносной быстротой и совершенно безопасное предприятие — прямая противоположность тому, что происходит наверху, на свете божьем. Быть может, весь этот Вавилон бросился нам в глаза потому, что мысленно мы все еще находились в городе у подножья Столовой горы.
Одиннадцатая заповедь — «stop, look, listen» — так прочно вошла в плоть и кровь кейптаунского водителя, что он действительно останавливается, смотрит в обе стороны и прислушивается даже в том случае, если поздно ночью проезжает через полупустой перекресток. Но попробуйте выполнить хотя бы треть этой заповеди в Буэнос-Айресе, и вас поднимут на смех. Здесь, в потоке мчащихся машин, человека охватывает такое чувство, будто он попал на реку во время весеннего ледохода, когда льдины, сталкиваясь, как попало громоздятся друг на друга.
В роскошном альбоме видов Буэнос-Айреса — нечто вроде «Праги в фотографиях» Карела Плицки — встречается снимок одного из перекрестков, где изображен сплошной поток людей, как во время демонстрации; сквозь него с трудом пробиваются автобусы, велосипедисты, такси. Во избежание недоразумения внизу подпись: «Люди ходят здесь, не подчиняясь никаким правилам и законам: никому еще не удалось организовать уличное движение в Буэнос-Айресе. Пешеходы и шоферы всегда видят здесь только зеленый свет…»
Это пояснение, в свою очередь, нуждается в пояснении. Для нормального портеньо, если он, конечно, не обладает абсолютной зрительной памятью, аллегория, касающаяся вечнозеленого света на перекрестках, совершенно непонятна. Он просто не знает, что такое светофор.
Несколько лет назад служба уличного движения поставила на некоторых перекрестках светофоры, но вскоре была вынуждена их снять, поскольку никто не обращал внимания на загорающийся свет.
Аргентинец — это прежде всего криожьё. А криожьё — неисправимый поборник свободы, приверженец бескрайной пампы и конного седла. Мчись как ветер! Он нажимает на педаль газа так, будто пришпоривает коня, а с рулем обращается, как с поводьями. Но если рвануть коня за узду на полном скаку, то, встав на дыбы, он остановится как вкопанный. Если же уздой служит ножной тормоз, а у коня пневматические копыта, то дело обстоит хуже. Собственный передний буфер ударит в задний буфер соседа, а в собственный задний буфер ударит кто. — то другой. Европейский шофер в таком случае вылезает из машины, засучивает рукава и принимается поминать всех тварей, известных ему по школьным урокам естествознания. Затем он зовет регулировщика, начинает записывать номера, фамилии, искать свидетелей, которые бы подтвердили, как все было.
А в Аргентине? Криожьё за рулем улыбнется, высунет голову из кабины и кивнет переднему. Это означает: «Толкани-ка чуточку вперед, а я осажу назад». То же самое сделает и задний сосед, если у него в запасе есть хоть один свободный метр. И тогда начнется: моторы ревут, как львы в клетке, шоферы плюются, беснуются. Это продолжается до тех пор, пока одна из машин не вырвется из этих тисков. Не беда, если она оторвет чей-то буфер и увезет его с собой, как трофей. Что в этом особенного? Ведь и средневековые рыцари уносили на память о турнире сломанные копья противника. Вылезти из машины и приподнять зацепившийся буфер? Ни за что на свете! Это совершенно не спортивно!
Если бы вы нашли время и решили подсчитать, сколько в Байресе машин без единой царапины, то ваше намерение не увенчалось бы успехом. Помятые крылья, искривленные буфера, изуродованная облицовка радиаторов, содранная краска — все это ценится в Аргентине как знаки рыцарской доблести. Поэтому, говоря о своем транспорте, портеньо выражаются самым невероятным образом. Автобусы именуются «матахенте», что означает «душегуб». А шоферы заслужили почетный титул «асесинос» — убийцы.
Но уж что хорошо, то хорошо. У шоферов такси здесь есть такие достоинства, что они с лихвой уравновешивают их грехи. Мало где такси стоит так дешево, как в Байресе. За первые семьсот метров платят пятьдесят сентаво, а за каждые следующие двести — по десять сентаво.
Нужно также сказать, что здешние водители такси — феноменальные знатоки своего города. Уже одно то, что такса тут до смешного низкая, соблазняет откопать в списке тысяч улиц самое экзотическое название и сесть в такси. «Си, сеньор», — подтверждает шофер, что название услышано, и устремляется к цели кратчайшим путем. Ему и в голову не придет везти пассажира окольными путями, специально кружить по городу. Несколько повышенная начальная плата заставляет его как можно быстрее разделаться с пассажиром и поскорее взять нового.