Тамбур
Шрифт:
И вообще — откуда он звонит? Его выпустили из больницы? Он оправдан?
И снова парень еле шепчет — ну не громче, чем ночная бабочка шелестит крыльями.
— Значит, назвал, — пробормотал тот. — Ничего не помню. Удивляетесь, что опять звоню?
Галина горячо заверила парня, что не удивляется, очень рада его слышать, только есть маленькая просьба — говорить погромче. Она едва различает звуки. Рука, в которой она сжимала трубку, сильно дрожала. Голос этого парня, подавленный, чуть слышный, больной, разом вернул ее в ту ночь с четверга на пятницу. Веселая была ночка — хотя день, наступивший вслед
— Я не могу громче, — прошептал парень. — Я звоню из больницы, из палаты. Хотел позвонить из туалета, но, понимаете, за мною везде ходит санитар, даже туда… А кабинок там нет — просто дырки в полу. Он стоял и смотрел. Понимаете, у нас же сплошные самоубийцы! Любой может повторить попытку. Я вам звоню уже из палаты. Накрылся одеялом с головой. Телефон мама принесла, молодец…
— Да-да, — Галина и сама почему-то заговорила чуть не шепотом, хотя никакой нужды в этом не было. — Вы… Вы там потому, что пытались покончить с собой?
Так?
Послышался сдавленный смешок, и Даня признался, что так оно и есть. Но есть и кое-что другое.
— Вы единственный человек, с которым я могу поговорить, — прошептал он. — Разве не странно? Я вас и в глаза не видел, а вот… Листовки с рекламой вашего телефона кидали в наши почтовые ящики. Я обычно такой мусор выбрасываю, но тогда, в тот четверг, взял…
Наверное, предчувствовал, что придется так низко пасть.
— Простите? — нервно переспросила Галина.
— Да позвонить в телефон доверия. Разве это не последняя степень падения? — слегка надменно спросил Даня. — У нормального человека должен быть друг или родственник, который… Да что объяснять?
— Постойте, — Галина нашарила на столе смятую пачку из-под сигарет и с досадой убедилась, что ни одной не осталось. В последние дни она курила так много, что даже начала покашливать. — Позвонить кому-то совсем не стыдно. И поверьте мне — очень часто свои проблемы легче обсудить с совершенно незнакомым человеком Родственник начнет выдвигать свои претензии, доводы, а тут — полная свобода. И…
— У вас несчастный голос, — перебил ее Даня. — Тоже дела плохи?
Галина выпрямилась и, прикрыв глаза, провала быструю медитацию. «Я на работе, на работе, на работе! Я не имею права на слабость!» Открыв глаза, женщина дружелюбно сказала, что она самый обыкновенный человек и, конечно, у нее тоже есть проблемы. Но она сидит здесь не затем, чтобы их обсуждать. Это была обычная формула, которой полагалось отделываться от клиентов. А те часто — ох, как часто — пытались побольше узнать о психологе, которому выкладывали свои беды.
Так сказать, сблизиться, войти в доверие. Это был тот же синдром, который овладевает клиентом в публичном доме. Наскоро позанимавшись сексом с проституткой, он непременно желает знать, откуда она родом и как «дошла до жизни такой».
— Ну, ясно, — остановил ее парень. — Да мне и дела нет до вашей личной жизни. Вот вечерок — лежу с головой под одеялом в палате для самоубийц, звоню в телефон доверия. В тот четверг я и не думал, что ваш номер
— Я вас плохо слышу. — Галина в бешенстве обшаривала ящики стола, надеясь найти хоть одну сигарету, но тщетно. — Немножко погромче, прошу вас!
— Да меня же санитар услышит! — прошипел Даня. — И мобильник отберет. Мне соседи сказали, что телефон иметь не полагается. Таким, как я…
И саркастически засмеялся — опять же, шепотом.
От этого смеха Галину передернуло, она даже забыла о страстном желании закурить и о своих домашних бедах.
— Я же иду по мокрому делу, — продолжал он. — Вы не знаете…
— Знаю, — вырвалось у нее, и женщина тут же об этом пожалела. Даня вскрикнул, и она, как наяву, увидела полутемную больничную палату, где среди других коек стояла та, где под скомканным казенным одеялом с нею говорил безликий ночной голос. Мог войти санитар, могли отнять телефон! А ей хотелось с ним говорить!
— Откуда знаете?! — выкрикнул тот и тут же понизил голос:
— Разве я вам говорил?
— Тише, — прошептала Галина. — Вы же сами говорили, что шуметь нельзя!
Собеседник примолк и через пару секунд на удивление деликатно извинился. Он просто не смог справиться с эмоциями. И наотрез не помнит, что говорил Галине об убийстве.
Она же проклинала себя за длинный язык. Главное правило — меньше говорить, больше слушать. И теперь слушала этот тихий голос, который завораживал ее, цепляя коготками за сердце. Галина хотела бы увидеть этого Даню хоть раз. Каков он из себя? Красив или уродлив? Может быть, вообще никакой? Серая личность?
Нет, не может быть. Человек, который убил, потом пытался убить себя, потом сознался в преступлении, не может быть серой мышью! Хотя… Бывало и такое. Когда-то она работала в психиатрической больнице, в отделе судмедэкспертизы. И самый страшный преступник, с которым ей довелось беседовать, с виду казался таким тихоньким, скромненьким — ну прямо, одуванчик!
— Значит, я сказал, — уже тихо ответил Даня. — Может быть. Та ночь… Если бы вы знали, если бы знали! У меня все в голове перепуталось. Может быть, я многое наговорил, но вот теперь не понимаю — что было, что нет… Не помню сам, как я…
— Вошел туда… — машинально закончила Галина. — Ох, простите. Знаете, я из-за вас принялась читать «Божественную комедию».
В трубке раздался тихий смешок:
— И то хорошо. Да, «Божественная комедия», с нее все и началось. Любовь, любить велящая любимым… Я увидел это, услышал и… — Его голос истерически прервался, — убил его. Убил Алексея Михайловича. Кто меня за язык тянул?!
Галина слышала, что собеседник плачет — тихо и горько.
— Так это все-таки правда? — спросила она. — Вы убили своего преподавателя итальянского языка?
Даня был в таком состоянии, что даже не заметил очередной оплошности Галины. Та снова промахнулась и озвучила факт, о котором узнала от следователя.
— Убил, — признался тот с такой обреченностью, что у Галины комок подступил к горлу. В голосе звучало отчаяние и еще что-то, чего женщина никак не могла определить. Будто смутная тень на заднем плане, но тень чего? Кого?
— Я убил его, понимаете… — продолжал Даня. — Все началось с Данте… Что я говорю?
Он горько засмеялся — чуть слышно, будто про себя.