Танцор Января
Шрифт:
Несколько человек, не склонных наведываться в благотворительные кухни, клянчили куски мяса, самос и сэндвичи у торговцев, закрывавших морозильники с коробками и гасивших огни. Один такой человек прислонился к стене обувного дукана и поедал лаваш. На нем была простая грязно-белая куртка без парчи или бахромы. Удовлетворенный тем, что за рынком никто не следит, Яш бросил пару слов в темноту, и вскоре из многочисленных проемов выбрались его агенты-сборщики и тут же растворились среди купцов Тарако-сарая.
Яш не покидал поста, пока агенты собирали и приносили ему улов, и продолжал
Толпа скользящих стала редеть, стремясь попасть на следующий отбывающий паром. Бродяга, должно быть, доел свой лаваш, — когда Яш бросил взгляд в его сторону, он уже исчез. Сигнал рукой: Хатт! Хатт! Когда рынок опустеет, сборщики окажутся как на ладони, если сюда заявятся люди из Денежного фонда.
Наконец сбор закончился. Яш быстро и незаметно подсчитал добычу, затем разделил ее на четыре равные части, одну оставил себе, а три остальные отдал Бикраму, Хари и Сандипу.
— Разными путями, — напомнил он им. По другую сторону проемов в задней стене дукана хэнди открывалось замечательное множество вариантов. Яш выбрал Жасминовую тропу, огибавшую мечеть Третьего Аспекта с приметной обсерваторией на крыше, где, обратив лица к небу, молились смиренные. Возле нее сидел человек с обнаженным торсом и в рваном дхоти, и Яш кинул в сложенные руки динар, предусмотрительно достав его из собственного кармана, а не из спрятанного под рубахой мешочка. Улов специально делили на четыре части не только чтобы избежать потери всех денег в случае ограбления или ареста курьера — что, по мнению Яша, было одним и тем же, — но также для предотвращения иных, более подлых форм воровства. Все части должны были быть равными, когда их доставят Совету Семи.
Путь Яша к Совету был извилистым, но начальный и конечный пункты его были известны, а в топологии есть определенные, неизвестные Яшу теоремы, но знакомые человеку, натасканному на подобного рода вопросы. Поэтому, проходя мимо фонтана Четырех дев, через узкую колоннаду возле кондитерского дукана Ивана Нгомо и даже по лестнице графа Отто, о которых не знал никто, кроме рожденных в Закутке, Яш не обращал внимания на разнообразных людей, с которыми встречался по пути: воришек, святых, глазеющих в дисплейные окна бездельников, покупателей у киоска с ножами, тщетно подзывающего авторикшу мужчину, протолкнувшегося мимо него посланника, который вдруг остановился, вспомнив о каком-то поручении. Но при внимательном изучении в некоторых из них он мог бы заметить любопытное сходство.
Семь, которых теперь стало шесть, поскольку один из них счел безопасным вернуться «с ветром», ожидали четыре стука в дверь, по одному от каждого бегунка. Пятый застал их врасплох. Одиннадцать ножей бесшумно выскользнули из ножен — Бикрам одинаково свободно владел левой и правой рукой, — и Мемсаиб кивнула Сандипу, который ближе всех стоял к двери.
Тяжелая деревянная дверь от пинка распахнулась, ударилась о стену и…
Там не было никого, кроме старого дворника в грязном, обмотанном вокруг пояса дхоти, с помощью ручного джару подметавшего листву, которой была усыпана внешняя колоннада. При ударе внезапно
— А! — легко сказал он без той почтительности, которой стоило ожидать от дворника. — Названные приветствуют Совет Семи с Иеговы.
И широко улыбнулся.
Столь неожиданное появление встревожило Совет.
— Немало воды утекло с тех пор, как Тайное Имя последний раз взывало к нам, — сказала Мемсаиб-председатель. Яша и его команду отпустили, остался только Совет. Курьер с подчеркнутым безразличием огляделся. Он казался более расслабленным, чем следовало бы, — как-никак, неподалеку на улице Данкл находились известняковые ямы для ритуального сожжения, — но все конфедераты славились высокомерием, и даже их слуги вели себя, как будто были господами.
— Так много, что вы забыли свой долг? — поинтересовался курьер. Он назвался Олафссоном Цином, но никто в комнате не поверил, что это было его настоящее имя. Годы безмолвия — и теперь всего за пару недель пришли целых двое, и оба носили одинаковое служебное имя. Мемсаиб это немного беспокоило, подобно слабым каплям дождя, предвещающим бурю.
— Нету у нас никакофо долха, — сказал один из членов Совета, но Мемсаиб придержала его за локоть, и человек замолчал. Цин счел ее решительной женщиной, что только подчеркивал ее бледный вид. Седые волосы, белая кожа и вдобавок белый хитон. Подобный оттенок символизировал что-то мягкое и нежное, вроде снега или крема, но никак не твердую керамику.
— Мой коллега хочет сказать, — произнесла она ласково, словно добрая старушка, — что наш родной мир у вас в плену.
— И поэтому вы должны быть более послушными, — ответил Цин, и от него не укрылось, как глаза женщины сузились, а губы поджались. Не больше двух членов Совета готовы добровольно помогать КЦМ, решил он, если добровольность вообще имела какое-то значение.
— Но не должны любить вас, — добавил еще один член Совета.
Пожатие плечами могло бы сойти за поговорку: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».
А ведь он просил совсем немного, сущую безделицу. Никакого предательства не требовалось, в смертях тоже не было необходимости.
— У меня послание для Донована, — произнес он. — Вам нужно только указать мне на него. Рукопожатие, знакомство, только и всего.
— И зачем те этот Донован? — спросил еще один член Совета. — Да, он плавает глубоко и не станет всплывать по пустякам.
Цин улыбнулся.
— Это касается только его и Тайного Имени. Лучше никому не знать, о чем будет идти речь.
Мемсаиб стиснула кулаки на столе.
— Есть одна проблема.
— Жаль это слышать. У проблемы существует решение или Тайное Имя должно поговорить с Ужасным Именем?
Как они вздрогнули! Некоторые опасливо взглянули на дверь. Курьеры зачастую путешествовали со спутниками на случай, если их послания останутся без ответа. Если слуги Тайного Имени были глазами и ушами Конфедерации, то агенты Ужасного Имени — ее руками и кулаками.
— Тша! — шикнула темноволосая женщина, доселе хранившая молчание. — Что нам до Лиги? Мы живем по Закуткам, словно крысы. Расскажи ему о Доноване.