Танцующая с Ауте. Трилогия
Шрифт:
Виор покорно принимает мою игру.
– Нужно бежать без оглядки так быстро, как позволяют тебе крылья.
– А что нужно делать, если поблизости имеется гнездо альфа-ящеров?
– Нужно избегать этого места всеми возможными способами, потому что если ящеры решат, что опасность угрожает их гнезду, они не остановятся ни перед чем, чтобы устранить ее.
– Вас хорошо обучили, будущая Наследница клана… Так какого же демона вы делаете на территории гнезда без предварительного уведомления! –Мой голос превращается в рычание, достойное настоящей дочери дракона, уши прижимаются к голове, губы отводятся назад, демонстрируя великолепные
Я откидываю голову назад, томно выгибаюсь, затылком касаясь лопаток, смотрю на нее чуть насмешливо и в то же время печально.
– Они ведь вполне могли тебя убить, Виор. – Теперь голос – нежнейший из шепотов, разум излучает беспокойство и прощение. – Что случилось?
Она стоит, опустив уши в полной растерянности, мокрая и жалкая, как бездомная мышь. Слава Ауте, альфа-ящеры по запаху вычислили, что перед ними моя близкая родственница, и помимо гордости у девчонки ничего не пострадало. Но что же такое могло выгнать ее в ночной шторм, да еще без ведома Предводителей клана?
Вдруг оказываюсь рядом с ней, мои руки ложатся на узкие плечи, многоцветные глаза пытливо всматриваются в темно-зеленые.
– Что с тобой, Виор?
Она пытается отстраниться, сердито сбросить мои ладони, затем замирает, знакомым жестом запрокинув назад голову… и вдруг обвисает в моих объятиях, сотрясаясь от безудержных рыданий. Если бы подобную демонстрацию эмоций позволил себе в моем присутствии кто-то из более старших родственников, я бы просто сбежала, не желая восстанавливать связь с ними, но Виортее откровенно наплевать, что чувствую и думаю я. Ей было плохо. Ей было очень плохо, и она почему-то пришла ко мне в поисках утешения.
Опускаюсь на пол, окутав ее своими крыльями. По привычке мысленно пересчитываю ее психологический возраст на человеческий стандарт. Лет одиннадцать-двенадцать, не больше. Аут-те, что же тут без меня случилось?
Она плачет с надрывной непосредственностью ребенка, сотрясаясь всем телом и крича в голос, в ярости молотя кулаками по моим плечам. Каким-то обостренным чутьем я понимаю, что этот крик родился в ней давно. Беспомощно-гневный стон испуганного ребенка, на глазах у которого весь знакомый мир взорвался безумием, отец умер жестокой, полной страданий смертью, мать отгородилась от всех под притворной маской, друзья замкнулись в своей боли. А обожаемая тетя, объект поклонения и подражания, исчезла в неизвестном направлении, оставив после себя лишь ореол нестерпимой боли. Плач зрел в ней давно, долгие пять лет накапливался под грузом мрачных взглядов и не менее мрачных сен-образов, наполняющих опустевшие они. Да, эль-ин оказались самым постыдным образом не готовы к чудовищности Эпидемии, к бессмысленности и слепоте, с которыми может действовать Ауте. Расслабились. За три жалких столетия обо всем забыли. И вот теперь, из-за нашей неготовности, из-за неспособности принять удар, встать и идти дальше, девочка-подросток с искалеченным детством безнадежно кричит в моих руках.
Всхлипывая, она начинает говорить, выплескивая на меня все то, что накопилось в душе за жуткие пять лет.
– …вызвал на дуэль и убил… За что? Я знаю, что он горюет о Таринте, но Лиданато чем перед ним провинилась? Она и меч толком держать не умела… Леди Даратея стала совсем ненормальная, никто от нее никогда не слышит ни смеха, ни шутки… все время занята чем-то, работает, пока не падает с ног… ходит по они, а за ней аура гнева такая, что изолирующие перегородки лопаются, точно разбитое стекло. От нее даже консорты шарахаются… мама, наоборот, ни о чем серьезном не говорит, какая-то беззаботно-радостная, водит к себе в покои мужчин десятками, а глаза пустые-пустые, будто и не видит их или кого-то другого на их месте видит… А недавно во время одного из уроков я ошиблась, и Раниэлю-Атеро едва удалось вернуть меня из изменения… Учитель залепил мне такую пощечину, что меня отбросило к противоположной стене, и сказал, что если я тоже умру, он специально для меня изобретет способ выпороть призрак… не шутил…
Слушаю эту сбивчивую исповедь, растерянно гладя ее по волосам. Несу глупую успокаивающую чушь. Бред какой-то. Чтобы эль-ин так зацикливались на каких-то эмоциях? Что происходило здесь все эти годы? Ауте, о чем еще мне не рассказали родители?
Зеленая чернота и золото крыльев смешались, заполняя зал беспорядочно мечущимися бликами, темные, как ночь, волосы окутывают наши склоненные фигуры невесомым плащом.
Виор уже не плачет, просто тихо вздрагивает, прижавшись ко мне. Чуть отстраняюсь. Виор запрокидывает лицо, удерживая не желающие останавливаться слезы. Мягким прикосновением заставляю ее вновь взглянуть на меня.
– Антея… ты… Ты не представляешь, каково это – наконец увидеть хоть одно нормальное, не потерявшее себя от горя существо! – Я с ироничной печалью приподнимаю уши, и на ее юном лице появляется отражение того же невеселого юмора. – Нет, тебе тоже плохо, но ты не любуешься своим страданием, не смакуешь скорбь, точно редкое блюдо! Ты не ведешь себя так, точно все окружающие должны ходить вокруг тебя на цыпочках, щадя твои чувства, не требуешь делать тебе скидку, мириться с любыми твоими выходками. Ты… – Она хлюпает носом. – Ты…
– О да, я просто отрезала себя от всех и вся, не позволяя тем, кого люблю, приблизиться ни на шаг, опасаясь, что их участие сломает меня, доведет до состояния безвольного комка боли…
Новые откровения тонут в очередной серии жалобных всхлипов. Нд-а… Раньше мне как-то не приходило в голову, как должно со стороны смотреться наше истеричное и эгоцентричное общество. Нет, я далека от мысли, что эль-ин могут играть на публику, но вот закатывать представления скорее для себя самих, нежели для окружающих, это пожалуйста. Если кто-то считает выход из депрессии предательством любимого человека…
Недоверчиво шевелю ушами.
Ну и ну. Всего триста лет покоя, и полюбуйтесь, во что мы превратились.
Как такое могло случиться?
Осторожно провожу рукой по спине Виор, поглаживая напрягшиеся крылья.
– Гнев и боль – тоже часть нас самих. Как и страх, и отчаяние, и даже ненависть. Все эти чувства имеют свой особый смысл, все необходимы для выживания. Нельзя просто отказываться от этих эмоций, разве ты не понимаешь?
Она дергается, точно от удара.
– Но они отвергают все остальное!
– Да. Когда боль слишком сильна… иногда единственный выход – погрузиться в нее, не замечать ничего другого. Так бывает. Но это путь на уничтожение себя и других. К сожалению, я осознала это слишком поздно. – Откидываю с ее лба прядь тяжелых, очень длинных волос. – Не нужно концентрироваться на своей обиде. Лучше подумай, что ты можешь сделать, чтобы изменить это.
– А что я могу сделать? Возвращать мертвых запрещено и изменять живых насильно тоже!
Снова приподнимаю брови, копируя мимику Аррека.