Танцующая с лошадьми
Шрифт:
– Помоги мне, Боженька. – Том вздохнул. – Ты самый странный попутный пассажир, которого я встречал. Желаю тебе удачи, тебе и твоей лошади. – Он замешкался, словно не был уверен, что поступает правильно.
– Том, все будет хорошо, – бодро сказала Сара.
Ей не хотелось расставаться – с ним она чувствовала себя в безопасности. Когда Том рядом, с ней и Бо не могло случиться ничего плохого. На миг она почувствовала острую зависть к его падчерице, чьи проблемы он считал своими, потом добавила:
– Спасибо за все.
– Да ладно!
Том шагнул вперед и протянул здоровую руку. Она пожала ее, смутившись. Они оба улыбнулись, будто им в голову пришла одна и та же мысль.
– Ты была отличным компаньоном, маленькая Сара. – Он подождал, пока она не сядет в седло, потом пошел к своему грузовику. – Похоже, твой старик – хороший человек! – прокричал он, обернувшись. –
Поля во Франции были шире, чем по дороге в Дувр. Они простирались до самого горизонта, ничем не огражденные. А земля была похожа на английскую: жирная, липкая, коричневая, еще не засеянная, в комьях, будто покрытое рябью море. Отдохнувший Бо бодро ступал по зеленым обочинам, навострив уши. Он был явно рад, что оказался на твердой земле. У лошадей его породы зимняя шерсть ненамного гуще летней. Должно быть, Том расчесал Бо щеткой, пока Сара спала, и он выглядел безупречно. Они находились в чужой стране, но не совсем: это была земля из рассказов Пап'a, где говорили на языке, который она слышала с детства. Сара читала надписи на рекламных щитах и дорожные указатели, и ей казалось, что страна разговаривает с ней. Словно знает, что девочка понимает ее язык.
Сара проезжала через тихие деревушки с аккуратными рядами домиков из серого камня, похожих друг на друга и различающихся только цветами в ящиках на подоконниках и яркими красками ставень. Мимо прошел мужчина с двумя багетами и газетой под мышкой. Он кивнул ей с таким видом, будто нет ничего удивительного, что девочка едет верхом.
– Bonjour [48] , – сказал он.
– Bonjour, – с радостью ответила она.
Это было первое французское слово, которое она произнесла во Франции. Она остановилась у поилки для животных на площади. Бо жадно пил воду, и его уши смешно ходили взад-вперед. Она спешилась и отдохнула с полчаса. Умыла лицо холодной водой, съела круассаны. Подошла женщина с двумя маленькими серьезными детьми, Сара разрешила им погладить лошадь. Женщина сказала, что Бо очень красивый, и Сара сказала ей по-французски, что французские сели отличаются красотой. Она росла, слыша, как Пап'a говорил по-французски, но звучание французской речи из собственных уст смутило ее.
48
Здравствуйте (фр.).
– А-а, – поняла женщина, – comme le Cadre Noir [49] .
Сару поразила непринужденность, с какой та произнесла это название, как если бы речь шла о местном спортивном центре или жилом микрорайоне.
Она снова села в седло, и они доехали до указателя на Тур. Покинули деревню, миновали ветряную мельницу, пересекли мост и через несколько минут снова оказались среди полей. Они проезжали под эстакадами, через огромное поле с турбинами. Те вращались с глухим стуком, похожим на стук ее собственного сердца. С каждой милей на душе у Сары становилось все легче, и она запела детскую песенку, которую пел ей Пап'a, когда она была маленькой. Она сдвинула шарф с лица, чувствуя, как ее охватывает все большее волнение: «Ah, ah, Monsieur Chocolat! Oh, oh, Monsieur Cacao…» [50] Ее голос звенел над пустыми, покрытыми изморозью полями. Бо закусил удила и тряс головой, прося разрешения прибавить скорость. Ей не терпелось скорее добраться до цели, и, зная, что остаются считаные часы, она сжала ноги, ощущая холодный ветер и заражаясь его энергией. Чувства обострились, она впитывала новый ландшафт каждой клеткой своего тела. Остались только она и ее лошадь, невидимые и свободные. Подобное чувство свободы тысячи лет испытывали все путешествующие верхом.
49
Как в Кадр-Нуар (фр.).
50
А-а, месье Шоколад, о-о, месье Какао (фр.).
Я во Франции, Пап'a, сказала Сара про себя, здесь красиво. Она представила дедушку в постели, как он мечтает о дорогах, по которым она сейчас ехала, и почувствовала удовлетворение оттого, что собралась сделать. Она слышала его голос, отдающий команды, и выпрямила спину, проверила, точен ли угол согнутых ног, натянула поводья и пустила лошадь легким галопом. Бо ритмично и элегантно выбрасывал ноги, мчась по зеленой кромке. Если бы дедушка их видел, он бы одобрительно кивнул.
Даже в детстве Наташе не нравились продолжительные путешествия. В отличие от своих сестер, она не помнила ни веселых палаточных лагерей, ни трейлеров на морском берегу, ни аттракционов и мороженого, ни радостных родственников. Когда ее просили вспомнить свои детские путешествия, Наташа вспоминала только бесконечные шоссе, мили между съездами, возгласы: «Долго еще?» Как родители перебранивались на передних сиденьях, как сестры украдкой пихали и щипали ее, зажатую между ними позади. Помнила запах рвоты, когда кого-то неизбежно укачивало.
Теперь, почти тридцать лет спустя, вместо радости дороги и волнения от новых мест она по-прежнему испытывала ужас. Когда они с Маком путешествовали, ему нравилось ездить на машине. Он останавливался, где ему заблагорассудится, мог провести за рулем всю ночь, если считал, что это того стоит. Она же тайно мечтала о запланированном маршруте. Ее мучила неизвестность: когда и где удастся поесть, найдется ли приют на ночь? Мак считал, что она ведет себя как типичный представитель среднего класса, от этого она ощущала себя не в своей тарелке и испытывала чувство вины за то, что портила ему удовольствие. В последние два года своего брака они предпочитали организованный отдых. Ни тому ни другому он не приносил радости. Наташа сидела у бассейна и читала, пытаясь незаметно работать над документами, которые тайком привезла с собой. Он обходил территорию комплекса с видом человека, который ищет забытую где-то вещь, и потом выпивал в баре с новыми друзьями.
Наташиной карточкой пользовались накануне вечером во Франции, на заправочной станции. Оператор кредитной карты сказал, что транзакция была совершена в «La Bonne Route, Paris», а это подходит для семи подобных заведений на севере Франции.
– Мне кажется, мы должны ехать в то место, где лошади, – заметил Мак накануне вечером на пароме.
Они успели погрузиться на поздний паром. Наташа сидела молча и смотрела через запотевшее окно на темную вспенившуюся воду внизу, пытаясь построить логичную картину произошедшего. Как Саре удалось пересечь Ла-Манш с лошадью? Как она умудрилась попасть во Францию? Наташа не находила ответов на эти вопросы.
– А если это не она?
Мак протянул ей бутылку с водой. Он положил ноги на сиденье рядом с ней, и она пододвинулась.
– Что ты имеешь в виду? – Он снял свитер и стал пить. – Черт, у меня жажда.
Он не побрился, на подбородке появилась щетина.
– Если она продала карточку или ее украли? Если мы охотимся не за тем человеком?
– Возможно. Но слишком много совпадений. Кто еще так стремился попасть во Францию? К тому же других версий у нас нет, так?
– Мак, глянь, какие расстояния. – Наташа указала на карту перед ними на столе. – Джон сказал, лошадь может пройти тридцать-сорок миль в день, максимум. До Дувра и то не добраться за это время. Как она смогла переплыть Ла-Манш с лошадью и проехать половину Франции? Смотри, от Кале до Сомюра больше трехсот миль. Как она может туда добраться?
– И что теперь?
Наташа откинулась на спинку кресла и неуверенно предположила:
– Может, вернуться? Или позвонить в полицию.
– Мы же решили, что делать. – Мак покачал головой. – Едем в Сомюр.
– А если мы ошибаемся?
– А если нет? Похоже, она стремится именно туда. Так считает ее дед. Твоя карточка говорит об этом.
– Мне кажется, мы все сделали неправильно. – Наташа посмотрела в окно. – Надо было вчера утром позвонить в полицию. Ты был прав. Я не хотела обращаться к властям, поскольку не хотела огласки. Признаю. Но все вышло из-под контроля. Мак, мы отвечаем за четырнадцатилетнюю девочку, которая пропала, возможно, за границей. Думаю, сойдя с парома, нам следует позвонить в полицию. Мы обязаны это сделать.
– Нет, – твердо сказал он. – Как только мы позвоним в полицию, она потеряет лошадь. Потеряет все. Она пропала только в том смысле, что мы не знаем, где она. Она-то точно знает, куда едет. Думаю, с ней все будет в порядке.
– Откуда тебе знать?
– Просто знаю. Если не так, готов нести ответственность.
– Я тоже ее приемный родитель.
Мак смотрел прямо ей в глаза, и это ее смутило.
– Знаешь что? Если бы ты на самом деле хотела позвонить в полицию, ты бы это сделала вчера. Мы оба знаем, Таш, что не хотим вмешательства властей, хотя по разным причинам.