Танцы на осколках
Шрифт:
— Теперь вот что. Дело, которое вы задумали, должно выгореть, но чую, обернется оно вам боком. Особенно тебе, — ворожея ткнула пальцем в Мурку. — А посему слушай сурьезно: друга своего не слушай касательно камня, почему так — поведала уже. Что же до всего остального, он тебе правду-матку говорит: присмотрись и все вспомнится. Еще одно: Истомиру ни полсловом, ни намеком не дай понять, что ты из Прежних: бедой может оборотиться. Теперь ты, — она повернулась к Милке, — Бате когда весточку передашь, что жива здорова, м? От ить дура, приключений ей захотелось! Ладно, дитё неразумное, сама с ним парой слов перекинуся. А ты не зыркай на меня, не зыркай, сказала — расскажу, значит — расскажу! — бабка стукнула сухим кулаком по столу. — И не смотри на меня жалобным взглядом, а послушай лучше. Про мужика забудь, не тебе он суженый, и горшки я свои перепроверю, чтоб ты зелье какое приворотное не прихватила, как сон-траву в прошлый раз.
Милка сидела опустив голову, со щек текли редкие слезинки. Даже в полумраке было видно, как покраснели ее щеки и уши, служанка спрятала лицо в ладони и тихо всхлипнула.
— Ничё-ничё, поревёшь побольше — поссишь поменьше, — заключила старуха, похлопав Милку по плечу, и отвернулась к Бресту. — Ну и ты, голубчик, у меня осталси. Всем не поможешь, больно тяжкую ношу ты взвалил на свои плечи. Как зазноба твоя преставилась, так от бессилья и горя припрятанного у тебя бзик и появился: всех спасти хочешь — поэтому же ты и на князя тогда с кулаками кинулся. А Миленке твоей не суждено было разродиться, помереть должна была девка, ничем бы ты ей не помог. Да, истинно зрю, не твоя то доля дома сидеть, да детишек няньчить.
Брест вздрогнул. Вся кровь разом отлила от лица и он сидел, как живой мертвец. Желваки напряглись под серой кожей, а пальцы сцепились в тугой замок. Бабка резала по зажившей ране, вскрывая её по новой.
— Горе твое уйдет, — продолжила она, прикрыв глаза, сморщенными пергаментными веками, — Когда судьбу свою встретишь, тогда и мир в душе найдешь. Только камень не вертай в Тринницу, не дай ему попасть в лапы церковников. — Закончила бабка.
Ворожея распахнула желтые ястребиные глаза и резко вскинулась из-за стола, снимая общее оцепенение и горькие мысли наемника:
— Все, добре лясы точить, собирайтесь и вон, пока солнце не село. До отворота к башне чародея доберетесь за час, а там клубок оземь бросьте и за ним след в след, не то сгинете на болотах. Телегу и коней тут оставьте, а припасов возьмите столько, сколько сможете в руках унесть. Что еще… Ах да, за калеку свово не переживайте, выхожу его, раз внучка за него просила. Ну, все, пошли, — каркнула старуха, и троица поднявшись с мест, потопала на выход. Брест захватил клубок ниток со стола и вышел последним.
Путники рассыпались по поляне, собирая торбы, перебирая вещи и прикидывая, что с собой нести, а что оставить. Бабка вышла на порог и наблюдала за всем со стороны, мягкой поступью к ней вышел кот и, потершись о ноги, сел, сонно жмурясь. Ворожея взяла его на руки и, почесывая его за ухом, пробормотала:
— Ну что, Васенька, напутствие дали им, да только чую, все одно по-своему сделают. А потому, коли камень попадется Епископу, придется нам с вами, мои сердешные, когти рвать.
Старуха с котом в руках еще какое-то время постояла на пороге, провожая взглядом три уходящие фигуры и, легонько топнув ногой, скрылась в доме, притворив за собой дверь. Изба, подчиняясь молчаливому приказу, поднялась на своих куриных ногах и замерла, погрузив огромные когти в мягкую лесную подстилку.
Глава 16.
375 год от наступления Тьмы
месяц Хлеборост
18 и 19 день
Мы вышли на развилку к чародейской башне спустя час, как и предсказывала бабка. У меня никак не выходили Герины слова из головы, и я периодически разглядывала Бреста, сосредоточенно вышагивающего впереди. Служанка как всегда держалась рядом с ним. Когда старуха предрекла прямым текстом, что мужчина ей не достанется, она словно решила доказать ворожее, а заодно и всему миру, что чихать она хотела на все предсказания. Весь ее внешний вид говорил, что «он будет моим»: она еще покорно, но уже по-хозяйски посматривала на Бреста, старалась во всем ему угодить. Девушка заступалась за него в спорах и смешно пыталась пресечь наши попытки обсудить разные вещи, к примеру: «кто пойдет за сушняком», «передай мне огниво» и «спорим, я громче рыгну». Мне было ее немного жаль, но я ее понимала, поэтому вопреки Гериной просьбе старалась держаться от мужчины подальше, дабы лишний раз не тревожить ревнивое девичье сердце.
В раздумьях я не заметила, как наткнулась на служанку, резко остановившуюся передо мной. Та зашипела на меня, как маленький рассерженный хомяк. Я подняла руки в примирительном жесте и отошла в сторону.
— Ну-с, как и говорила твоя бабка, вон башня на горизонте, — указал Брест на темный силуэт, выписанный на фоне вечернего неба.
Дорога, по которой мы шли, дальше пролегала через открытое раскинувшееся поле. Широкая и утрамбованная она давала понять, что по ней постоянно проезжают целые обозы, груженные караваны, а толпы бродяг уже стерли не одно поколение лаптей.
— Как-то подозрительно просто, — я заключила свои мысли в слова.
— Как с языка сняла, — подтвердил Брест. — Старуха вроде говорила про какие-то топи, а здесь прям благодать… Ладно, доверимся бабке.
Он вытащил из заплечного мешка клубок ниток и бросил его оземь. Клубок мягко отскочил от земли и, прокатившись пару локтей, замер. Мы стояли и смотрели на него, как стадо баранов на новые ворота, а эта мохнатая сволочь и не думала ничего делать: клубок просто лежал в дорожной пыли.
— И что? — я первая не выдержала.
— Тьфу ты! — сплюнул наемник, — Ведьма поломанный клубок подсунула! — он со злости замахнулся сапогом.
Маленький гад видимо почувствовал, что его собираются отправить в дальний полет, тут же сдвинулся с места и замер, словно приглашая идти за ним. Мы переглянулись и, поправив мешки, бодро зашагали вслед катящемуся клубку.
Картина вокруг нас не менялась: башня по-прежнему маячила на горизонте, а мы шли по утоптанному пути. По обе стороны дороги возвышались желтые колосья, еще не налитые семенем, но уже достаточно высокие, а пыль, поднимавшаяся небольшими облачками, оседала на наших сапогах. Не прошло и четверти часа, как волшебный компас вдруг резко вильнул в сторону, заставив нас ткнуться друг другу в спину. Я налетела на Милку, та вписалась в широкую спину Бреста, а Брест, в свою очередь, просто исчез. Раздался звучный шлепок и громкое бульканье. Я изумленно вытаращила глаза, а служанка, упав на колени, принялась шарить рукой на месте наемника, словно искала оброненную монетку.
— Бре-ест, — жалобно завопила она, и сунулась было вперед, но я удержала ее.
— Слушай, — скомандовала я.
Где-то рядом доносилось шлепанье, но мы никак не могли понять где, кругом была сухая плотная почва. Внезапно рядом с Милкой показалась по локоть рука, облепленная тиной. Она возникла прямо из воздуха и обрывалась в паре шагов от нас. Через мгновение вслед за рукой вылез мокрый и злой, как стадо упырей, Брест. На нем висела болотная ряска, лицо было перемазано в склизкой жиже, а на щеке прилипла пиявка. Он с отвращением подцепил ее и бросил на сухой и теплый песок.