Танцы на осколках
Шрифт:
Став поневоле знатоком человеческих душ, Гера научился различать их по своим ощущениям. Некоторые души были, как теплое молоко: мягкие, обволакивающие, сытые. Другие, как горная река: неугомонные, такие же подвижные, но холодные. Были и такие, как мутные лужи, с грязью, гнилой водой и неглубоким дном. Душа Катерины была, как остывший термальный источник. Некогда теплый, бурлящий и полный жизни, он остыл, превратившись в обычную лужу. В нем осталось только то, что плавало на поверхности: мелкие страсти, жажда наживы и основные нужды в еде, сне и безопасности. Некогда чистая вода, застоявшись, стала загнивать. Гера глубоко вдохнул и погрузился в душу подруги.
Мимо него проплыло его лицо, парень принял на себя ее сомнения, тревогу. Следом нахлынула надежда на возвращение и мысли о тихом угле, где можно переждать зиму. А потом к нему приблизились обрывки планов о повторной краже рубина. Она хотела с помощью наемника и служанки заполучить камень у чародея и сбежать с рубином, заодно прихватив свое золото, отобранное Брестом. Получив и то и другое, Прежняя вернулась бы за Герой и они скрылись бы под шумок в неизвестном направлении.
Парень выдохнул:
— Ты спятила.
— Подумай сам, — зашептала воровка, искоса глядя на наемника, занимающегося лошадьми неподалеку, — У нас будет достаточно денег, а камень можно выгодно продать. Мы сможем пережить зиму в тепле и комфорте. Забьемся в какую-нибудь нору и…
— Катька, не надо, — прервал ее Гера, — Ты сама не знаешь, что хочешь натворить. Я видел мысли Бреста. Если он не вернет рубин, в том городе начнется резня. То, что было с нами в деревне, то же самое будет происходить по всей Триннице!
— Плевать мне на Тринницу, Бреста и прочих, — прошипела девка.
— Тогда стащи у него свое золото и беги сейчас, но не трогай этот проклятый булыжник!
— Задерите меня Трое, Гера! Тебе что за дело-то до них? Есть мы — Прежние, а есть все это остальное, — она обвела рукой вокруг, — Какая разн…
— Нет нас, дура! Мы с тобой пережитки прошлого, которые по каким-то нелепым обстоятельствам доскрипели до этого дня! Теперь новые люди, новый мир и, черт возьми, я не дам тебе разрушить все это в угоду собственному комфорту!
— Что ты имеешь ввиду? — сощурилась воровка.
— Если ты не откажешься от идиотской затеи с кражей рубина, я все расскажу Бресту. И что-то мне подсказывает, что он не очень обрадуется такому повороту, — злобно процедил Гера, сверля девку взглядом.
Она замолчала, ошарашено отступив от телеги.
— От кого-кого, но от тебя не ожидала… — прошептала Катерина.
— Я о тебе же забочусь, чучундра, — пошел на мировую Прежний. — Если бы ты видела то, что вижу я, ты бы даже и думать забыла про эту ересь. И потом, присмотрись к Бресту.
— Чего? Это еще зачем?
— Ты этого не помнишь, но в твоей жизни был человек, с которым тебя многое связывало. Этот наемник, — он ткнул пальцем в мужчину, стреноживающего коня, — А, Боже мой, я думаю это он… — Выдохнул парень и спрятал лицо в ладонях, — Чем больше я наблюдаю за ним, тем больше я в этом уверен, поэтому, во имя твоей души, присмотрись к мужику. Возможно, ты вспомнишь его. — Пробубнил он сквозь пальцы.
— Зачем же мне вспоминать то, что, как ты выразился, «я забыла»?
— Затем, что ты превращаешься в нечто, с чем я не хотел бы иметь дело. Ты умираешь. Умираешь душой, а я, знаешь ли, не некрофил. — Гера умолк, скрестив на груди руки.
Он знал, что посеял в девушке сомнения, и она еще будет обдумывать его слова. Пусть лучше так, чем-то, что она задумала. Катерина открыла было рот, но к ним подошел Брест:
— О чем гуторим? — подозрительно сощурился он.
— О душе, — не соврала девушка, мрачно глядя на Геру.
— Ясно, — ничего не понял наемник, — Давай-ка лучше отнесем тебя в избу. — Обратился он к Гере, — Леший эту бабку разберет, кто она такая, осерчает еще.
— Боишься? — удивленно подняла бровь Мурка.
— Нет, просто я не люблю ворожей, — буркнул мужчина, помогая подняться Прежнему.
Они доковыляли втроем до избушки. Геру кое-как с пыхтением и матюками затолкали в дверь. Брест и Мурка одновременно сунулись было в проем, но застряв в нем, потолкались несколько секунд, пока мужчина не отступил, пропуская воровку вперед. Та, окатив его подозрительным взглядом, прошла внутрь. Брест закатил глаза.
В избе было сумрачно. Единственным источником света был огонь в печи, от чего в тесной светелке стояла невыносимая духота. Вдоль стен были развешены пучки трав и высушенные веники. На стене напротив была прибита огромная полка, заставленная разными банками, горшками и прочими пузырьками. Рассмотреть, что в них, не было никакой возможности, так как единственное окно было наглухо зашторено, а теплого света очага не хватало. За печкой притулился пузатый сундук, на котором дремал упитанный кот, размером с добрую собаку. Изредка он, оглядев избу зеленым глазом, мирно зажмуривался и сопел дальше, подергивая кончиком хвоста. Милка сидела на колченого табурете за столом и хлебала суп из миски. Старуха, ухватом вытащив из печи исходящий паром горшок, поставила его на стол.
— Тащите вашего хлопца на печь, — велела она воровке с Брестом
Наемник подхватил Геру и, напрягшись, закинул его наверх. Прежний только охнул, когда его задница оказалась на нагретой поверхности. Подтянув неподвижные ноги, парень поправил мягкие тулупы, расстеленные на полатях и наконец, удобно устроившись, облегченно вздохнул. Брест, помявшись немного, но, не дожидаясь приглашения, уселся на лавку, стоящую у стены. Мурка последовала его примеру.
— Давайте к столу, — приказала им бабка, доставая по чистой миске.
Милка бросила умоляющий взгляд на мужчину, словно извиняясь за старуху. Та грозно зыркнула на девушку, от чего служанка молча опустила глаза в плошку.
— Так, накладывайте кашу, а я гуторить буду, покамест вы тут трапезничаете.
Наемник с воровкой не заставили себя просить дважды тем более, что от котелка шел одуряющий аромат. Похватав деревянные ложки, они, накидали себе по полной порции и принялись уписывать за обе щеки. Старуха взяла еще одну тарелку, наложила в миску каши с горкой и отправила ее Гере наверх: