Танцы на осколках
Шрифт:
Он поднялся и протянул ей руку:
— Пойдем. Надо вытащить стрелу.
Прежняя уцепилась за широкую шершавую ладонь и неловко поднялась. На дрожащих ногах она зашаталась вслед за наемником. Адреналин и шок стали уходить, и воровка почувствовала разрастающуюся боль в плече. Доковыляв до Геры, она устало опустилась на землю. Брест присел рядом:
— Готова? Я буду делать все быстро.
Она молча кивнула.
— Как ты могла? — прошептал Гера.
Прежняя собиралась было ответить, но Брест аккуратно отломав оперение, потащил стрелу. Девка завыла белугой. Милка вернулась к ним, неся нательное и доспехи, которые тринники сняли с Прежней.
— Нашла в доме священника, — пояснила она.
Гера, не обращая внимания на служанку, разорялся:
— Там же были женщины и дети. Как ты могла…
— Они были уже не людьми, Гера, — проскулила девка, — Разве, когда тебя мучили, там не было женщин? А детей? На меня заставляли смотреть мальца десяти лет, а в уши ему нашептывали про очищение души и искупления грехов. Кто из него вырастет, а? — Она на минуту забыла про боль, разгорячившись.
Брест вовремя закончил тащить арбалетный болт и теперь прижал к ране тряпку, останавливая кровь. Как только все было сделано, Гера удовлетворенно замолчал.
— Что же тебе и ответить нечего? — взвилась воровка.
— Почему же, есть. Ты права, — спокойно закончил Прежний.
— Так чего ты мне в уши тут лил?! — и она осеклась. Вспыхнув в споре, Мурка забыла про боль. Ее отвлекли, как маленького ребенка, подсунув конфету. — Так ты не осуждаешь меня? — спросила она с надеждой в голосе.
— Катька-Катька, — Прежний потрепал ее по плечу, — Ты разве забыла, что я их прочувствовал? Ты была права: их извращенная вера не позволила бы им измениться. В ней же они воспитывали детей, которые вскоре выросли бы и продолжили насиловать и убивать во славу Трех.
— А оттуда точно никто не выбрался? — внезапно спросила служанка, показывая на горящую часовню.
Крыша церкви обвалилась, погребя под собой тела болотников.
— Нет, — помотала головой Мурка, — Там не было окон, других входов-выходов я тоже не заметила.
— Значит, за полчаса ты сожгла всю деревню? — подытожила служанка и показала вокруг себя.
Кругом стояли пустые дома, только кошки жмурились на крыльце в первых лучах солнца. В воздухе висела тишина, прерываемая редким треском ломающегося дерева. Не было слышно ни голосов, ни разговоров, ни плача, только утренняя птаха заливалась где-то в воздухе. Все четверо молча разглядывали пустующую весь.
— Выходит, что так, — ухмыльнулась Мурка. Она улыбалась все шире и шире, пока не зашлась в гомерическом хохоте, размазывая слезы по щекам. Она заливалась лающим смехом, схватившись за живот и иногда переводя дыхание.
Брест вопросительно посмотрел на Геру, тот пожал плечами и показал на бочку с водой. Наемник все понял. Он поднял на руки хохочущую воровку, отнес ее к бадье и опустил в воду.
— Милка, — обратился он к служанке, — Порыщи по домам наше добро, может еще, что полезного прихватишь. Найди телегу: Гера далеко на коне не уедет, и собери припасов. Давайте выбираться из этого проклятого места.
Глава 14.
375 год от наступления Тьмы
месяц Хлеборост
18 день
Я пришла в себя. Брест полоскал, пока не захлебнулась и не закашлялась. Он вытащил меня из бочки и поставил на землю. Я тут же продрогла, как цуцик, кожа покрылась мурашками. Наемник кинул мне нательное и доспехи, и, отвернувшись, потопал проверять Милкину добычу. Девка уже впрягла лошадь в телегу и теперь сваливала на колымагу все, что плохо приколочено. Я, дрожа, залезла в сухую одежду и теперь с мрачной сосредоточенностью застегивала ремни на кожаной кирасе. Покончив с обмундированием, потрогала голову: волосы быстро отрастали, и сейчас на голове был длинный «ежик». Наверное, со стороны я смахивала на худющего паренька.
Брест помог Гере залезть на колымагу, и Прежний теперь руководил с высоты, указывая служанке пальчиком что брать, а что оставить. Полностью облачившись в броню, я подошла к сваленному скарбу. Милка скрылась в соседнем доме и принялась шумно рыться там: послышались звуки разбиваемой посуды. Она выволокла на порог мешок муки и встала, уперев руки в бока:
— Не знаю, брать или нет, — задумчиво пробормотала служанка.
— Оставь, — ответил Гера, — Еды уже навалом. Поройся лучше в доме священника, там много добра.
Подойдя к телеге, я встала, молча разглядывая барахло.
— Держи, — парень перекинул мне меч и кинжал, — Ах, да. Вот еще. — Следом полетел мой перочинный нож.
Поймав оружие, я сложила его рядом и накинула на пояс перевязь ножен.
— Ты как? — Спросил Гера, озабоченно меня разглядывая.
— Бывало и лучше, — буркнула я.
— А плечо?
— Болит, но если Милка найдет мой мешок, то будет полегче. Там у меня мазь припрятана: здорово обезболивает, спроси как-нибудь у Бреста.
Парень хмыкнул — наверняка уже увидел тот эпизод у кого-нибудь в мыслях. Я развернулась и пошла за своим жеребцом в конюшню: что поделать, привыкла к негоднику.
Зайдя в прохладный сумрак стайки, я прислонилась к столбу и осела. Не хочу, чтобы Гера лез в мои мысли, не хочу видеть молчаливые взгляды Бреста и ненужное сочувствие Милки. Черт, сколько же душ на том свете предъявят свой счет? Мне и раньше доводилось убивать, но то была самооборона, а сейчас слепая месть моими руками уничтожила целую деревню.
Сладковатый запах горелого человеческого мяса еще висел в воздухе и одному богу известно, когда он рассеется и рассеется ли вообще. Люди, которые были в часовне… С ними были дети и младенцы… Убей я только своих мучителей, дети все равно погибли бы одни на болотах. А оставь я их родителей в живых, фанатики продолжили бы насиловать и калечить простых людей с дороги. Самое паршивое — горько ухмыльнулась про себя — это то, что я не думала ни о путниках, ни о детях, когда, словно со стороны, наблюдала за своими руками, поджигающими хренов торф. Мне было плевать на их жизни, я просто хотела уничтожить тварей, которые «очищали мою плоть от скверны». Месть блюдо сладкое, но послевкусие горчит.