Танцы на осколках
Шрифт:
— Извини, — я потупила взгляд, не хотелось смотреть наемнику в глаза, — Я просто… Эта музыка…
— Не надо, — прохрипел он, шумно втянув воздух и, отстранившись, вышел из комнаты в поисках служанки.
Я провела рукой по щеке, мокрой от нахлынувших слез, достала платок и шумно высморкалась. Из коридора доносился разговор на повышенных тонах. Милкин голос срывался на плач, а наемник, и так не отличавшийся большим терпением, сколько-то пытался ее успокоить, но, наконец, просто взорвался грубой бранью:
— Я сказал тебе угомонись, дура! Да с какого…
Дальше я не стала слушать, а по новой накрутила ручку патефона. Коверкая забытый язык, я тихонько подпевала хриплому голосу. Как любой взрослый, случайно нашедший старую любимую игрушку, я погрузилась в ностальгию и ласково баюкала всплывающие воспоминания. Подойдя в мечтах к окну, я задумчиво выглянула наружу.
В нарастающей темноте зашевелились какие-то тени. Сгорбленные фигуры перебегали из одного мрачного угла в другой, стараясь обходить последние на сегодня пятна света. Я присмотрелась. Одна тень остановилась и принюхалась, втягивая воздух приплюснутыми ноздрями. Это был вурдалак. Длинные вытянутые руки, доходящие до колен. Серая, местами даже сизая, сморщенная кожа, висела складками. Лицо, давно изуродованное, только отдаленно напоминало человечье. Нежить повела большими оттопыренными ушами — вурдалаки, как животные, снова научились управлять ушными раковинами. Услышав неподалеку непонятные звуки, упырь оскалился. Сухие губы обнажили желтые на концах и черные у корней непропорционально большие зубы, а лапы, увенчанные длинными когтями, инстинктивно сжались.
Я медленно отошла от окна и рванула на всей скорости к патефону, быстро подняв иголку. Песня оборвалась на середине. Через минуту дверь с грохотом открылась и в комнату влетела служанка, следом зашел Брест.
— Сиди здесь, как мышь, усекла? — сказал он, грозно поглядев на служанку.
Та отвернулась и промолчала, скрывая от меня опухшее заплаканное лицо.
— Усекла? — чуть громче повторил мужчина.
— Да, — буркнула в ответ Милка, не оборачиваясь.
Брест выругался сквозь зубы и кивнул мне:
— За дверью кто-то ходил.
— Вурдалаки. Я видела нескольких на улице. Видимо услышали музыку или по запаху учуяли. Пройти смогут?
— Не думаю, — покачал головой Брест, — Дверь-то мы хорошо перегородили, а вот на счет окон я не уверен. Сидим-то мы не высоко, могут попытаться залезть. На всякий случай надо очертиться.
Я кивнула. Наемник извлек из-за пазухи кусок угля — и где только нашел его — и принялся вести линию вдоль стен, иногда отодвигая мебель и старое барахло. Милка притихла и, аккуратно присев на краешек кушетки, боялась посмотреть в сторону Бреста, зато на меня она вылила взгляд полный злобы и отчаяния. Я покачала головой, дескать, нашла из-за кого слезы лить, не претендую я на твоего мужика. Служанка фыркнула в ответ и, полная презрения к моей скромной персоне, легла на диван, отвернувшись к спинке. Я вздохнула: мда… некрасиво получилось. Будь это обычная бабья придурь, я бы и ухом не повела, но пока мы в одной связке, нам надо доверять друг другу. А если она затаит злобу, кто знает, что взбредет в голову обиженной глупой девчонке? Я решила разобраться с этим завтра, устраиваясь на полу и подсунув под голову свой мешок.
Брест закончил рисовать и, проверив еще раз целостность линии, пододвинул ногой свою торбу и улегся рядом, закинув руки за голову. На меня пахнуло знакомым соблазнительным запахом мужского пота и доспешной кожи, и перед глазами моментально всплыл недавний миг моей слабости и позора в башне Истомира. Я отвернулась и, свернувшись калачиком, постаралась думать о чем угодно, но только не о мужике, лежащим за моей спиной. Как назло Брест мне не облегчал задачу:
— Как называется эта штуковина, которая играла-то?
— Патефон, — промямлила я, стараясь не дышать.
— Понятно, — задумчиво пробормотал Брест.
С дивана донеслось равномерное посапывание, видимо, Милка уснула, утомленная истерикой. Наемник рядом облегченно вздохнул. Он шумно почесался и опять замер в неподвижности, лишь глубокое дыхание с легким присвистом — из-за сломанного носа — доносилось с его стороны.
— Жалко, что не получится эту штуку с собой забрать, — внезапно прошептал Брест, стараясь не разбудить служанку.
— Не то слово.
Он помолчал какое-то время и опять открыл рот:
— Кстати, что там с картой?
— А что с ней?
— Ну, ты разобралась что к чему?
— Примерно, — я зашептала, — Судя по всему нам нужна одна старая школа или университет, но хоть убей не пойму, какие там эликсиры магу понадобились.
— Школа? Как при храмах что ль? — удивился Брест и поднялся на локте.
Я развернулась и ткнулась носом к нему в грудь. Даже не знала, что он так близко лежит. Я инстинктивно отодвинулась. Он тоже.
— Ну, почти, при храмах нынешних учат только читать да писать, да молитвенники изучают, а в наших школах давали много знаний практически обо всем на свете.
— Даже про эту вашу энергию, которая пропала?
— Ну, в том числе.
Я замолчала, не зная о чем еще можно поговорить, и решила, все-таки, поспать немного. В комнате стояла непроглядная тьма, и я вспомнила, как нам было непривычно по-первости после отключения электричества. Не было ни света фонарей, ни мигающих лампочек от телефонов, компьютеров и прочих приборов, холодильник не подсвечивал в темноте, а на улице стояла поразительная для нашего уха тишина. Тишина без шума двигателей, телевизоров, лифтов. Я вспомнила первое ощущение, которое возникло тогда у всех нас. Примерно: «Э-э, кто свет вырубил». Сначала удивление: мы высыпали кто на лестничную площадку, кто на улицу — темнота стояла везде. Пробовали щелкать выключателями, хотели позвонить электрикам, но телефоны не работали. Вскоре удивление сменилось легким беспокойством: электричество все не возвращалось, а молчаливые мобильники пугали больше всего. А потом уже появилась паника. Люди не могли дозвониться тем, кто в дороге. Не понимали, что происходит, спрашивали друг у друга и высказывали самые нелепые предположения. Я помню, как кто-то закричал на улице, а его голос быстро заглушился неясным шумом. Вскоре крики уже послышались со всех сторон, а нарастающий гул оказался тоннами воды, вынесенными из-за прорванной плотины. В голове возник принесенный водой запах паники и отчаяния.
Я глубоко вздохнула. В легкие ворвался чуть затхлый и богатый на пыль воздух, но все же не тот сырой и смердящий, что так надолго врезался в память.
— Ты спишь уже? — еле слышно поинтересовался Брест за моей спиной.
Я неясно промычала, давая понять, что нет.
— Слушай, я все хотел спросить, — прошелестел наемник, — А что вы там с этим чародеем делали-то? Когда он еще мной прикинулся.
У меня вдруг резко защекотало в горле, и я закашлялась, выпучив глаза. Ни в жизнь не расскажу, что там было, тем более Бресту. Это ж какой позор! Минутная слабость и позор. Хотя с другой стороны: столько времени без мужика — тоже чай не железная. Но тут может быть кто угодно, только не наемник. К нему опасно привязываться, иначе в нужный момент я не смогу выполнить задуманного. Трудно кинуть человека, к которому прикипел душой.
— Эй, — меня легонько пихнули в спину. — Ты там жрешь что ли?
— Почему? — оторопела я, поворачиваясь к Бресту.
— Дык подавилась, — пояснил он, — Так помнишь, нет, что там этот паскудник в моем облике-то делал? — не отступался мужчина.
— Не-а, пойло-то он мне крепкое подсунул. Только таз перед глазами всплывает. — Я отвернулась. Кровь прилила к лицу, и щеки запылали.
— Хм, ладно. А то мне показалось, что он приставал к тебе чтоль… — задумчиво протянул наемник.
— Не припоминаю, — отрубила я. — Давай уже спать. Какой-то ты сегодня разговорчивый.