Танцы на снегу. Геном. Калеки
Шрифт:
– Это надо у нас жить, чтобы понять, – сказал я. – Вот как ты: просил, чтобы на вашей станции делали настоящую ночь или настоящий снег. А тебе объясняли, почему этого нельзя сделать. Я как-то со Стасем об этом говорил… мы часов пять просидели. Понимаешь, очень легко помочь одному человеку. Вот как Стась помог мне… и тебе… Но если надо помочь целому миру, пусть даже маленькому, как Карьер, один человек не может ничего сделать. Нет, он может все разворошить, все сломать, устроить революцию. Но это добра не прибавит. Добро не навязывают. Надо, чтобы люди изменились сами и захотели изменить свою жизнь. Ты же историю учил? Вот в век темного матриархата мы бы с тобой ходили в ошейниках
– Темный матриархат был нужен, – сказал Лион. – Это все признают. Потому что тогда шли войны, и если бы не женщины, человечество само бы себя истребило. И когда феминистская лига взяла власть в Аравийской Империи…
– Отличник, – сказал я.
– Так что вначале матриархат был прогрессивен, – продолжил Лион. – Но при чем здесь Карьер и ваши порядки? Зачем они нужны, ты скажи?
– Может так случиться, что человечеству придется затянуть пояс. Например, Чужие отберут у нас часть планет и люди будут жить на плохих планетах, с нехваткой ресурсов. Тогда потребуется отработанный социальный механизм выживания. Такой, как на Карьере. Стась говорит, что вся история человечества – это танцы на снегу.
– Чего?
– Танцы на снегу. Человечество пытается быть красивым и хорошим, хотя никаких оснований к этому нет. Понимаешь? Словно балерина в пачке и на пуантах пытается танцевать на снегу. А снег холодный. Кое-где твердый, кое-где мягкий, а кое-где проваливается и режет ноги. Только все равно надо пытаться танцевать. Надо стараться стать лучше. Наперекор природе, наперекор всему. Иначе останется только лечь в снег и замерзнуть навсегда.
– Ну, пускай… понятно, что нельзя все в мире сразу сделать совершенным. Мало ли что может случиться. Но нельзя же создавать экспериментальные планеты, где люди станут страдать!
– А их никто нарочно не делает, – сказал я. – Они сами появляются. Это история, Лион. Люди всегда придумывали странные общества, даже когда на одной планете жили. Обычно эти общества разрушались, но иногда оказывались нужными.
– Ладно, раньше люди были отсталыми! – Лион энергично взмахнул рукой. – Но сейчас-то есть правильные общества. Вот как здесь!
– Угу. А на Новом Кувейте оно немного другое. На Земле, на Эдеме – тоже. И каждый живет там, где ему нравится. И ничего плохого в этом нет. А если сделать одно, самое распрекрасное общество, то многим это не понравится. Вот на Авалоне многоженство запрещено, а может быть, кто-то сразу двух женщин одинаково любит? Что ему теперь, всю жизнь страдать?
Лион хихикнул. Сказал:
– Подумаешь, проблемы…
– Фаги потому и обеспокоились Инеем, – пояснил я. – Может быть, Иней ничего плохого и не хочет. И на их планетах жить вовсе не стало хуже. Но если вся Империя станет одинаковой, то рано или поздно она погибнет.
– Это ты Стася наслушался.
– Ага. А ты думаешь, Стась дурак? Если бы Иней не программировал людям мозги, а просто уговаривал к себе присоединиться, никто бы против не был. Все равно всех не уговорить.
Лион мотнул головой, но неуверенно. Наверное, вспоминал свои сны, в которых воевал за Иней.
– Пойдем, пора уже, – сказал я. – Доедай свои блинчики.
– Ну их, что-то расхотелось… – Лион встал, раскинув руки, прижался к стеклянной стене, постоял чуть, глядя на несущийся снег. Потом сказал: – А мне все-таки хочется, чтобы всем было одинаково хорошо.
Глава 6
Полночи мы занимались на виртуальном симуляторе.
По правде все было или теперь фаги нам подыгрывали, но в этот раз все кончилось благополучно. Нам – оборванным, грязным и голодным – поверили. Вначале строго допросили, а потом отправили в концентрационный лагерь, где мы работали на фабрике химического синтеза. Через две недели нам удалось узнать, что власть на Инее захватили Чужие – то ли Цзыгу, то ли Брауни. Они-то как раз и затеяли порабощение человечества! С нами вышел на связь агент фагов, и мы ему все рассказали. А еще через два дня прилетели имперские корабли, высадили десант, и нас освободили. Даже удалось немного повоевать – мы забаррикадировались в цехе горячего прессования и не подпускали солдат Инея, поливая их расплавленной фторопластовой смолкой из брандспойтов.
В общем, получилось очень весело.
Потом, когда Рамон вез нас домой на своем шикарном спортивном автомобиле, он все-таки напомнил, что никакой информации о Новом Кувейте нет. Так что не надо заранее настраиваться на ужасы. Наоборот, ничего такого случиться не должно. Но… на всякий случай…
Я сонно кивал, глядя в окно. Моя четвертая планета. А второй я даже и не помню… вот ведь как получилось. Может быть, написать письмо капитану «Клязьмы»? Узнать, где я побывал?
Жалко, что мне не стать фагом. Помогать им – тоже интересно. Но это все-таки не то.
– Постарайтесь выспаться, – советовал Рамон. – Хотя бы немного. В десять утра за вами заедет Стась и доставит в космопорт.
– А кто поведет корабль? – спросил я.
– Не Стась. У него другое задание, – помолчав, ответил Рамон. – И не я. Не важно, ребята. Любой из фагов справится с этой миссией.
– Я знаю. Но все-таки лучше, когда рядом твой друг, правда?
Рамон пожал плечами:
– Узнаю теорию Стася… Понимаешь ли, Тиккирей, личные отношения – это палка о двух концах. Конечно, люди не роботы, чтобы не испытывать эмоций – приязни, дружелюбия… или наоборот. Но если бы ты знал, сколько бед человечества было связано именно с этими «личными отношениями»!
– Как же так? – спросил я. – Первый звездоплаватель, Сон Хай, наперекор судьбе вернулся на Землю, потому что тосковал по своей любимой! А пилот «Магеллана» сумел посадить аварийный корабль, потому что на нем была его семья. Ну а…
– Ты приводишь лишь положительные примеры, Тиккирей. Из учебника этики для пятого класса, верно?
– Наверное… – Я замялся. – Кажется, да.
– Разумеется, ты прав, – размеренно, будто гвозди вколачивая, заговорил Рамон. – В обыденной человеческой жизни дружба, любовь, нежность – все то, что мы вкладываем в понятие «положительных личных отношений», очень важны. Но все имеет две стороны. Простой пример. Если бы твой приятель Роси относился к тебе более дружески – он бросился бы к тебе на помощь.
– Он же не знал, как надо спасать провалившихся под лед! – вставил я, защищая Роси.
– Верно. И вы могли погибнуть оба. Об этом я и говорю, Тиккирей. В обычной жизни, безопасной и благоустроенной, чем добрее люди относятся друг к другу – тем лучше. Пусть даже человек рискует собой, бросаясь спасать тонущего ребенка, или страдает из-за неприятностей, случившихся с его другом! Это не страшно. Это на пользу обществу. Но для некоторых профессий… – Рамон не договорил. – Вот представь, Тиккирей. Ты попал в беду на Новом Кувейте. Тебе грозит смертельная опасность. Например – тебя распознали как нашего агента и решили публично казнить. В толпе стоит Стась. Он может попытаться тебя спасти. Шансов практически нет, несмотря на все способности фага. А у Стася – важнейшая информация, которую надо передать Императору. Что произойдет?