Танцы на снегу
Шрифт:
Глава пятая
Дни, проведенные на ферме, не прошли для Кувырка даром. Он столько узнал о людях и их окружении, сколько не узнал бы, живя в горах, и за тысячу лет. Недели через две он начал подумывать, что, пожалуй, знает теперь побольше призрачного зайца, скакавшего за королевой-воительницей в те далекие легендарные дни, когда зайцы были божествами и люди им поклонялись. Он поделился своими мыслями с Торопыжкой, которая отругала его за кощунство.
По вечерам являлся человек, приносил еду и воду и раздавал зверям, что-то лопоча. В примитивных звуках, которые он издавал, не было ни малейшего смысла. Как большинство диких животных, Кувырок был уверен,
Еще они по утрам отнимали молоко у коров, ни одна из которых все равно не кормила теленка, забирали яйца у неоплодотворенных кур, но, что самое странное, не пили молока, не ели яиц, да и не смогли бы ни съесть ни выпить, — так много было и того и другого. Они сливали молоко в большие фляги, складывали яйца в ящики, а потом приходили другие люди и все забирали.
Одно было ясно — все на ферме сыты, обо всех помнят и заботятся. Снежка за два года не съели. Правда, он рассказывал, что поросята, куры и другие животные время от времени исчезают. Есть еще овцы, сказал Снежок, но они на лугу. Кувырок знал, кто такие овцы. Он видел их в горах, где они свободно паслись. То есть свободны они были, пока за ними не являлся пастух и не собирал их, а они как дуры шли за ним, чтобы лишиться шубы либо головы.
Большую часть времени зайцы помирали со скуки. Они понимали, что над ними висит какая-то угроза (Снежок по-прежнему отказывался объяснить какая), но страх со временем притупляется, особенно когда неизвестно, чего, собственно, надо бояться.
— Ты когда-нибудь пытался убежать? — спросила Торопыжка у Снежка.
Толстяк-кролик ответил, что не только пытался, но и убегал не раз.
— Я каждую весну убегаю ненадолго, — сказал он. — Весной так сладко пахнет, не поймешь даже чем, и тянет куда-то. А куда — не знаю, так и не понял. Но все-таки на свободе немножко подышу. А насовсем мне свобода ни к чему. Зачем она? Пришлось бы пропитание самому искать, и вообще…
Зайцы пришли к выводу, что Снежок — безнадежный случай. Он родился в неволе, как его родители и прародители, привык жить на всем готовом и для вольной жизни уже не годился.
Жил еще на ферме небольшой человечек, который часто приходил в сарай, доставал Снежка из клетки и брал на руки. Руки нежно гладили белый мех, а рот издавал звуки вроде голубиного воркования. Кувырок и Торопыжка вздрагивали от одной мысли, что их могут взять в руки, и, когда детеныш человека подходил к их клеткам, они забивались в угол, и, когда он делал резкие движения, свойственные человеку, они начинали метаться и скрести стенки, пытаясь выбраться из клеток.
— Он просто хочет вас погладить, — успокаивал Снежок.
— Не желаю! — резко отвечал Кувырок. — Пусть только пальцем тронет — укушу.
Снежок печально покачал головой.
— Ну и что толку? Вот подружился бы с ним, он бы заревел, когда за тобой придут, и тебя бы оставили. Мальчишка тут
— Рискну, — ворчал Кувырок, но все же не решался укусить палец, который мальчишка постоянно совал сквозь сетку, — на всякий случай, а вдруг про кота все правда. Ни ему, ни Торопыжке не хотелось связываться с котом, чей грозный взгляд и так все чаще обращался к ним.
Рыжик заходил в сарай и, неподвижно уставясь, разглядывал новичков, а Снежок вовсю болтал на фермодворском. Но кот, хотя явно слушал, ни разу еще не соизволил ответить кролику. Потом зеленоглазое чудище с рваным ухом и глубоким шрамом на носу смаргивало и неторопливо удалялось. Кот смотрел на зайцев злобно, тут ошибки быть не могло. Его взгляд произвел на Кувырка неизгладимое впечатление.
Но опасны были не только мальчик и кот. Каждый вечер приходил еще один человек и смотрел на Торопыжку, которая была крупнее и мясистее Кувырка. В выражении его глаз нельзя было ошибиться — так хищник глядит на свою будущую еду.
— Чего он хочет? — шепотом спросила Торопыжка у Снежка, когда человек явился в очередной раз. — Почему он так на меня смотрит?
— Думает, рискнуть ли украсть тебя или не стоит. Он батрак. Его любимая еда — заяц в горшочке. Вот он и хочет схватить тебя, свернуть тебе шею, снести к себе и повесить на заднем дворе. Если оставить дверь клетки открытой, может, хозяин решит, что ты убежала.
— Заяц в горшочке? — тоненьким голоском переспросила Торопыжка, не сводя глаз с лица человека, с его подбородка, заросшего седыми волосами, с тусклых глаз. Зубы у него были все в коричневых пятнах из-за привычки вдыхать дым, а десны не прикрывали корней. Нет хуже участи, думала Торопыжка, чем если тебя разорвут эти зубы.
— Заяц в горшочке — это когда тебя убьют, подвесят, пока мясо не протухнет, а потом засунут в горшок, а горшок поставят в кастрюлю. У вас, зайцев, слишком жесткое мясо, чтобы вас сразу жарить или варить. Потому и ждут, чтобы мясо помягчело.
Человек поднял руку — отпереть клетку?
Торопыжка вскочила и заколотила по стенке задними лапами, подняв ужасный шум. Человек, закусив губу, оглянулся на дверь сарая. Потом его рука опустилась, и он поспешил прочь.
— Обошлось, — сказал Кувырок. — Неужели он правда хотел это сделать?
— Можешь не сомневаться, — заверил Снежок, — он еще вернется.
— А про зайца в горшочке? Ты-то откуда все это знаешь? Ты же не можешь разговаривать с людьми.
Снежок устало вздохнул:
— Собака рассказывала. Она наблюдательна, и глаза у нее зоркие. Она видела, как поступают люди с мертвыми зайцами. Их вешают на гвоздь у задней двери, пока не протухнут, потом кладут в горшок, а горшок опускают в кипящую воду.
— Какая мерзость! — с негодованием воскликнул Кувырок.
— А это кому как. У людей одно мнение, у зайцев или кроликов другое, — невозмутимо ответил Снежок.
Через два дня после этого разговора Кувырок, вздрогнув, проснулся глубокой ночью. Ему показалось, что какая-то тень скользнула в полосе лунного света, проникающего через щели в стенах сарая. Будь это дома, он подумал бы, что летящая сова заслонила на мгновение луну или рыба плеснула на озерной глади. Но он был не в родных горах, а в неволе у человека. Он сразу насторожился, обвел глазами сарай, но ничего не заметил. Только шептались пауки, засевшие в углах своих паутин, да шуршали среди горшков и ящиков мыши. Наконец он решился позвать Торопыжку. Ответа не было. Тут уж он по-настоящему испугался и закричал, разбудив глубоко спящего Снежка.