Танцы на снегу
Шрифт:
Ветер гневно вскрикнул при этих словах и помчался еще быстрее. Он так бежал, что леса стелились по земле, в морях вздымались волны высотой с гору, в пустынях бушевали песчаные бури. А плоть Ветра от этой безмерной скорости стала отваливаться большими кусками, которые пожирали бегущие за ним вслед псы и кошки.
— Слабовато, слабовато! — сказал Громоног Ветру, когда тот проносился мимо него в седьмой раз. — Дело-то куда проще, чем я думал. Если это все, на что ты способен, то мне, пожалуй, и разгоняться не стоит. А то уж очень я тебя унижу.
Ветер страшно
Великий же Громоног, сосчитав, сколько раз Ветер обогнул землю, не торопясь сделал ровно на один круг больше — и заявил о своей победе. Ветер, конечно, разгневался, но теперь он не имел ни вида, ни облика, и только его отдельные части метались в разные стороны, валя все, что попадалось на пути, пока их энергия не истощилась.
Так одолел Громоног своего величайшего соперника. По сей день Ветер не вернул себе физической формы, по-прежнему он разбросан по лицу земли.
Как и все остальные зайцы, Кувырок слышал эту легенду не в первый раз и, гордясь великим предком, под монотонный распев сказителя припоминал события минувшего дня.
Поначалу это был обычный весенний день.
Кувырок проснулся затемно и выскочил из тесной норки покормиться клевером, пока роса еще свежа на цветах. Торопыжка, которой он давно простил ее странную снисходительность к наглому Быстроногу, вскоре присоединилась к нему, и они принялись пощипывать травку, неторопливо выбирая листки посочнее.
Торопыжка не желала спать в норе-пещерке, говоря, что это слишком по-кроличьи, и предпочитала ложиться между двух камней, подставив спину ночному ветерку. Она не раз говорила Кувырку, что любит, когда звезды роняют росу ей на голову и будят ее до рассвета.
Постепенно вокруг них появились и другие серые фигурки. Все молча и усердно жевали. Никто никому не мешал, никто не ссорился из-за лучших пучков травы. Участок не был поделен на территории, и все же никто не зарился на чужую пищу. Зайцы тихонько передвигались, не задевая друг друга, среди высокой травы — для них она была высока, как кустарник для человека, — а их зоркие карие глаза усердно смотрели по сторонам.
Показались и другие звери и птицы. Прошуршала по склону куропатка. У ручья мелькнул горностай, но, к счастью, ушел по ветру, прочь от клана. Сварливая и злобная малютка-землеройка, ничуть не боясь громадных по сравнению с ней зайцев, металась среди них, что-то ворча себе под нос, и непрестанно таскала червей из земли, нападала на жуков, жевала гусениц, пауков и мокриц, такая надоедливая и шумная, что все звери, большие и маленькие, старались держаться от нее подальше. Если кто-то задевал землеройку, она разражалась отборной бранью, которой, кроме
Зайцы говаривали, что, будь землеройки покрупнее, звери сумели бы с их помощью прогнать с лица земли самого человека.
Кувырок вспомнил приснившегося призрачного зайца и мысленно пожал плечами. Никаким событием, ни хорошим ни плохим, день не ознаменовался. Вот и доверяй после этого снам! Что толку их видеть, если неизвестно, имеют ли они какой-нибудь смысл. Зайцы постоянно рассказывают друг другу свои сны, придавая им важность, которой они не заслуживают, потому что никогда не сбываются.
Ушан, скачущий на собрание старейшин клана, на минутку остановился рядом. Он был такой большой, сильный, уверенный! Кувырку не терпелось стать таким же сильным, всеми уважаемым. Тогда и Торопыжка будет с ним считаться.
— Видел утром золотых орлов? — спросил Ушан.
Кувырок ответил, что не видел.
— Ну так вот, берегись, поглядывай. Сегодня воздух прозрачный, словно вода в ручье. В небе ни облачка. Хищники будут летать гораздо выше, чем обычно, и при этом хорошо видеть добычу. Ты не только на край неба гляди, а и вверх, где солнце не в глаза, да замечай, не видно ли их.
— Ладно, Ушан. Спасибо, Ушан!
Большой заяц ушел. Они продолжали кормиться. Вдруг Торопыжка передразнила его:
— Слушаюсь, Ушан, спасибо, Ушан.
— Что это значит? — осведомился Кувырок, взглянув на подружку. — Что ты хочешь сказать?
Торопыжка невинно поглядела на него:
— Ничего такого, Кувырок.
— А почему ты повторяешь мои слова? Да еще таким противным голосом?
— Разве у меня был противный голос?
— Да, противный.
— Ну извини! А сейчас у меня какой голос? Нравится тебе?
Кувырок воздержался от ответа. Временами Торопыжка бывала невыносима. Были минуты, когда он так любил ее, что сердце разрывалось. А она могла вдруг так его обидеть! Вот и сейчас — на что она намекает? На то, что он подлиза и льстец и заискивает перед сильными зайцами? Неужели не понятно, что Ушан его друг? Нет, зайчихам бесполезно объяснять такие вещи, они не способны это понять. Он снова принялся за траву, вымещая на ней раздражение.
Мало-помалу с высоких скал спустилась серебристая дымка рассвета, осторожно отодвигая тьму в расселины, за края гор, за черту мира. Там, в мрачных пропастях земли, тьма пробудет весь день.
Взошло солнце — неяркое, слабое. Вдруг издали, из-за холмов, где лежало скопление человеческих жилищ, донесся странный воющий звук, и зайцы как по команде перестали есть и подняли головы. Мгновение тревоги — и они снова вернулись к еде. Должно быть, какой-то человек прикоснулся к волынке. Люди не могут без шума. Вечно у них что-то стучит, гремит, звенит и воет. Они цепляют на себя разноцветную одежду, ходят по округе, крича и топая ногами, пугают кроликов и уток, заставляя одних выбегать из укрытий, а других вспархивать с горных речек. Зайцы давно перестали искать смысл в человеческих поступках.