Танцы на снегу
Шрифт:
И вот наконец все кончилось. Прерванный ритм существования возобновился.
Винследов луг, где жили Кувырок и Большеглазка, в этом году не косили. Время от времени туда пускали попастись лошадей и коров. Зайцы ничего не имели против этого. Большие животные их нимало не беспокоили, а охотники при них на луг не лезли — ни те, кто охотился по праву, ни браконьеры. Зайцы настолько не боялись коров, что спокойно кормились под самым их носом.
Кувырок еще не решил, идти ли ему на колокольню, как хотела Лунная зайчиха, но с Большеглазкой больше не советовался — слишком уж она каждый раз волновалась. Догоника не торопила его с ответом. Она,
Однажды в гости пришел Стремглав.
— Ну что, было продолжение у той истории со стрельбой? — спросил Кувырок. — Помнишь, когда человек с трактора убил двоих и закопал в землю.
— Было, а как же! В этом углу, где он их зарыл, трава выросла необыкновенно густая и сочная. Конечно, все звери стали там кормиться. Траву объели, и теперь это место выделяется на лугу четким прямоугольником. А человек это видит и волнуется. Все подкапывает края у прямоугольника — хочет изменить его форму и как-то сравнять с остальным.
— Странно! — сказала Большеглазка.
Солнечный заяц пожал плечами:
— Кто их поймет, людей? Возле церкви, например, они, наоборот, стараются, чтобы на таких прямоугольниках ничего не росло и они хорошо выделялись среди травы. Но, правда, он тоже иногда кладет туда цветы. Небольшие снопики цветов. А потом убирает. Очень странно он себя ведет, даже для человека.
Странное поведение человека с трактора, который был для животных самым близким из людей, волновало и занимало Кувырка. Там, в горах, зайцы иногда довольно близко подходили к невооруженным людям, но Кувырку не случалось свести с человеком более или менее близкое знакомство. Он редко кого из людей видел больше одного раза.
Он знал в лицо кое-кого из пастухов, но держался от них подальше из-за собак. Пастухи были серьезные, молчаливые и интересовались только своими овцами да собаками. Они жили на отшибе от прочих людей и, собственно, представляли собой особый вид. Раньше их было больше, но и сейчас они оставались такими же, как в старые времена. Лица у них были обветренные, словно высеченные из камня, и руки под стать. Они могли целый день неподвижно просидеть на камне, глядя на узкую, окаймленную холмами долину. Если бы не собаки, зайцы могли бы, пожалуй, подружиться с пастухами. Овчарки, правда, никогда не нападали ни на зайцев, ни на других зверей, они были обязаны работать не отвлекаясь, но все же это были хищники, псовые, и доверять им было бы безрассудством.
Человек с трактора напоминал Кувырку пастухов. Иногда он проводил в поле каждый день, а в остальное время раз или два в неделю. Своими повадками он не слишком отличался от животных, пахло от него землей и травой, и даже по его лицу — обветренному, заросшему седоватым мехом, обрамленному нечесаными волосами с застрявшими в них травинками — было видно, что он намного ближе к природе, чем большинство людей, неестественно белых и гладких. Одежда его всегда была перепачкана землей, и под ногтями лежала та же земля. Кувырок не сомневался, что, если бы этот человек поменьше двигался, его одежда поросла бы травой.
Он был молчалив, несуетен, хотя зайцы не чувствовали в нем философской складки, присущей некоторым людям, пристрастившимся к одиноким прогулкам в полях. Он был плотью от плоти местной плодородной земли, и зайцы так и считали, что кости его из камней, тело из суглинка и только кожа человеческая. Им случалось видеть, как он срывал колокольчик и с радостным удивлением его рассматривал. Они видели, как он после рабочего дня удовлетворенно отряхивал руки от земли. Они знали, с каким восхищением глядит он на алые закаты, и чувствовали его внутренний лад и спокойную уверенность, когда он шел по полю морозным утром, чтобы делать свое дело на земле.
Он был простой и сильный.
— Сколь благороден заячий облик! — сказала однажды Стиганда. Волнения жатвы остались позади, и жизнь вернулась в обычное русло. — Такой безупречно классический профиль! Мы, выдры, никак не можем похвастаться столь изысканной фигурой и гордой осанкой.
— Ой, ну не знаю… — в смущении пробормотал Кувырок.
Стоял тихий полдень. Заяц и выдра лениво болтали на речном берегу.
— А вы зато чудесно плаваете. С моей фигурой у тебя, наверное, так бы не получалось.
— Что верно, то верно, — ответила Стиганда со вздохом. — Но ах, что за дивные задние ноги! Ты гордишься ими?
Кувырок бросил взгляд на свои дивные ноги.
— Ну, ноги, правда, ничего, зато у тебя хвост, как руль, красивый и сильный.
Из воды выглянула голова. Это был Гастинд, супруг Стиганды.
— Рыб! — крикнул он.
Стиганда посмотрела на Кувырка.
— Боюсь, что мне придется идти ловить рыбу, — сказала она.
— Рыб! — повторил Гастинд.
— Да ладно, ладно тебе! — Стиганда спустилась к воде. — Шуме те, шеду!
Гастинд исчез под водой, и Стиганда снова поднялась на солнышко.
— Он давно зовет меня копать новую нору, у меня же в такую жару совершенно нет сил думать о работе. Да и годы мои уже не те, чтобы трудиться. Так ты говоришь, что задумал великий поход? Исполнясь отваги, с героическим сердцем хочешь узнать природу летающего чудовища? Так ли я поняла? Великий подвиг ты затеваешь!
— Ну, по правде, я еще не знаю, пойду или нет.
— Конечно, конечно! Я понимаю. У меня бы сердце трепетало перед таким начинанием, но ты столь же бесстрашен, сколь и благороден. Достойна восхищения твоя храбрость, о житель гор, малый ростом! Трусливые колебания неведомы твоему отважному сердечку.
— Неведомы, это верно, — сказал Кувырок, который, однако, вовсе не был так уж уверен в своей неустрашимости. Было трудно разговаривать со Стигандой о задуманном походе — если бы он все-таки не пошел, у него появилось бы чувство, что он обманул выдру.
Стиганда осталась лежать на берегу, вытянувшись во всю длину на спине и подставив солнцу брюшко, а Кувырок вернулся к себе в нору. Большеглазка кормилась где-то на чужом поле. Она сказала утром, что горчица ей надоела. На соседних полях был и салат, и редиска, и лук — большой выбор, и хватало для всех.