Танцы на снегу
Шрифт:
На сходку явилось даже несколько кроликов — они, конечно, держались в сторонке. Среди них уже распространились рассказы о жизни Кувырка в кроличьей норе на большой земле. История отважного зайца-путешественника, попав в репертуар сказителей, украсилась живописными подробностями, и кролики хотели продолжения. Они чувствовали, что Кувырок принадлежит всем зайцеобразным, что его путешествия и приключения, мужество и отвага поднимают национальное самосознание и заставляют гордиться своим родом. Кувырок освободился из человеческого плена, перегнал борзых, прижился на равнинах и завоевал сердца зайцев и кроликов.
Тот факт, что все это случалось проделывать и другим зайцам как в прошлом, так и в настоящем, нисколько не принижал его заслуг в главах поклонников. Некоторым избранникам судьбы, одаренным
Кувырок не был одним из тех харизматических вождей, чье пылкое красноречие и пламенный взор неотразимо действуют на толпу. Он был трезв, рассудителен, умерен во всем, не слишком возвышался над остальными — на него можно было равняться, как на старшего брата, отца-защитника, надежного друга. Его отличала не пылкая и безумная отвага, но скромная и основательная храбрость. Он изобрел заячьи норы, спасающие от Убоища. Ему неизбежно предстояло превратиться в культовую фигуру, в легенду, в почитаемый образ идеального вождя, простого и доброго, у которого всегда найдется и мудрый совет для Лунной зайчихи, и ласковое слово для каждого зайчонка. Естественно, что такой герой бросил вызов чудовищу и пошел на гибель из чувства долга.
Народный герой должен быть понятен и близок, чтобы каждый мог представить себя на его месте. В то же время он должен явиться издалека. В своих родных горах Кувырок мог бы победить сто крылатых чудовищ и все-таки считаться не героем и вождем, а просто везунчиком. Его бы забыли уже в следующем поколении. Мелочная зависть и ревность тех, кто помнил его детство, помешала бы возвеличить его деяния. Трудно принимать всерьез зайца, которого помнишь малышом, спотыкающимся о собственные уши.
Здесь, на плоской земле, Кувырок привлекал к себе всеобщее внимание как чужак и пришелец, но в то же время не вызывал неприязни, будучи своим, близким. Никто не видел его первых неверных шагов под материнским присмотром, никто не смог бы вспомнить, как он, бывало, удирал в страхе от впервые увиденного червяка. Он явился сюда в расцвете мужества, мудрости, знаний. Никто не мог припомнить ему былых проступков, никакое пятно не марало его репутацию. Он побывал узником совести — его держали в клетке только за то, что он заяц. Если он поднимется в ранг великих, что вполне вероятно, — особенно если он претерпел мученическую кончину от когтей Убоища, — все будут говорить, что время, проведенное за решеткой, время глубоких раздумий и бесед с Высшим Существом, сформировало его характер. Историю его детства в горах сочинят заново, юность украсят какими-нибудь предварительными подвигами, а те, кто решится их отрицать, заслужат ярлык завистников и клеветников.
У Кувырка были все данные превратиться в национального героя.
Лунная зайчиха открыла собрание.
— Те из вас, кто живет поближе, — начала она, — возможно, слышали, что горного зайца Кувырка нет с нами уже несколько дней. Вы могли также заметить, что Убоище не прилетало в течение последней недели. Совпадение этих двух фактов не случайно.
Ровно неделю назад Кувырок обратился ко мне и изложил свой замысел — он задумал отправиться в поход и выяснить природу Убоища, чтобы мы знали, кто нас истребляет. Это было благородное и отважное решение. Сразу после нашей беседы горец отправился в путь.
К сожалению, он не вернулся, и нам приходится предполагать худшее. Но и Убоище перестало появляться в небе вечером и перед рассветом, и тут уж следует предположить лучшее. Похоже на то, что произошла битва, в которой чудовище потерпело поражение, но и заяц получил столь тяжкие раны, что не смог вернуться.
Зайцы, не зная, радоваться концу чудища или оплакивать гибель героя, издали нечто среднее между скорбным стоном и криком «ура!».
— Убийца больше не летает в нашем небе, — продолжала Догоника, — зато мы потеряли друга. Кувырок, храбрейший из зайцев, пожертвовал ради нас жизнью, и мы должны оплакать его и почтить его память. Помните, как он убегал от преследования? Он описывал при этом такую странную широкую дугу. Я предлагаю каждое лето, в конце брачного
И Догоника слегка склонила голову.
Через несколько мгновений она выпрямилась и добавила:
— Вот это я и хотела вам сказать. Можете возвращаться на свои поля, жизнь на которых теперь безопасна благодаря руководству выбранной вами предводительницы и ее верного горного зайца.
Закончив речь, Догоника присела у подножия тотема, глядя на расходящихся зайцев. Неожиданно к ней прыгнула Большеглазка и обвинила во лжи. Молодая зайчиха от гнева с трудом могла говорить.
— Вовсе не он это придумал! Он не хотел идти! Это ты его заставила!
Догоника нимало не смутилась.
— Но, Большеглазка, разве не лучше, чтобы он вошел в историю как самый самоотверженный заяц всех времен? Почему я должна приписывать себе часть заслуг, когда можно всю честь отдать Кувырку?
Большеглазка подозрительно посмотрела на нее.
— Так ты что, ради его памяти так сказала?
— Конечно! Другой причины нет! — Догоника держалась уверенно и твердо.
Большеглазке тоже не приходила в голову другая причина. Она была расстроена, взволнована и отчаянно скучала по Кувырку, с которым провела целый сезон. Несколько месяцев — большой срок для зайцев, и Большеглазка уже строила планы будущей семейной жизни. Конечно, Кувырок был ужасно недогадлив, когда дело шло о чувствах, которые питает к нему девушка, но с наступлением брачного сезона все наладилось бы само собой. Теперь с мечтами приходилось распрощаться. Большеглазка еще с прошлого сезона знала, что нравится Сильноногу и что он будет танцевать на снегу для нее. Но ей нужен только Кувырок… А где Кувырок? Он пропал, и ее горе десятикратно усугублялось тем, что она даже не попрощалась с ним как следует. Она рассердилась на то, что он простодушно позволил Догонике отправить себя в это гибельное путешествие, и в результате он так и не узнал, как Большеглазка к нему относится. Она позволила своему волнению и гневу испортить последние драгоценные минуты, проведенные вместе, и теперь казнила себя за это.
— Как невыносимо, просто по-человечески жестока жизнь! — грустно воскликнула она.
— Верно, — согласилась Лунная зайчиха. — Но что поделаешь, жить-то надо!
И тут Большеглазка вспомнила, что, говоря о Кувырке, Догоника все-таки не преминула подчеркнуть собственные заслуги. Охваченная гневом, она резко повернулась и ушла.
По дороге на свой луг печальная Большеглазка встретила ежиху, с которой была шапочно знакома. Большинство животных в этих местах знало Джитти, и многие ее избегали, побаиваясь ее неукротимого нрава. Но сегодня ежиха была настроена мирно и остановилась поболтать.
— Зачем вы собирались? — спросила она. — Никогда не видела заячьей сходки в это время года.
— Мы говорили об одном зайце. Это горный заяц, который поселился с нами после прошлого брачного сезона.
От волнения Большеглазка говорила с трудом.
— Ты про Кувырка, что ли? — удивилась Джитти.
— А ты разве его знала?
— Конечно, знала — то есть знаю! Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он что, умер?
— Кажется, да.
И Большеглазка рассказала ежихе об опасном поручении, о походе Кувырка на колокольню, о том, что Убоище перестало прилетать. Она не хотела выдавать своих чувств, старалась говорить спокойно и равнодушно произносить имя Кувырка, словно для нее он был всего лишь одним из многих парней, а не единственным.
Когда она замолчала, Джитти сказала:
— Вижу, ты его очень любишь.
Большеглазка смутилась:
— Да нет, с чего ты взяла?
— Это слышно в каждом твоем слове! Я думала, что вам, зайцам, не положено выбирать друг друга до весны. Кажется, весной ваши парни обязаны драться? Или что-то в этом роде, столь же варварское. По-моему, это ужасно глупо. Но разве не правда, что вам полагается ждать до тех пор?
— В общем, да, по старинным обычаям. Только в наше время не все определяется дракой. Большинство пар заранее решает, кто с кем хочет быть. В самом деле, какой смысл идти с парнем, если ты его терпеть не можешь, верно?