Танцы с медведями
Шрифт:
Подгадав свое прибытие в клуб так, чтобы Мокрец успел попасть в номер барона, Зоесофья притормозила, дабы критически оценить свой облик. Одета она была дорого, на русский манер, плюс могла похвастаться затейливыми византийскими драгоценностями. Должна сойти за благородную иностранку. Зоесофья закутала голову одним из своих шарфов таким образом, чтобы у любого возникла мысль, будто она старается остаться неузнанной.
Затем она поднялась на крыльцо, приоткрыла дверь и скользнула внутрь.
— Чем могу служить? — вежливо произнес швейцар, загораживая ей дорогу.
Задыхаясь и с сильным петербургским акцентом, Зоесофья заговорила:
— Пожалуйста, мне нужно здесь встретиться с одним господином. Дело крайне важное, вы должны позволить мне пройти в его комнату. — Привратник не пошевелился, тогда она понизила голос, словно смутилась. — В обычных обстоятельствах я бы не стала так поступать. Но у меня нет выбора.
Швейцар поджал губы и покачал головой.
— Если вы назовете мне имя проживающего, я позову его слугу. А вы, будьте добры, подождите его в вестибюле.
— О, нет! Это слишком опасно. Боже мой, какой будет скандал, если мой… нет, я должна попасть в его апартаменты. Иной альтернативы нет. — Зоесофья ломала руки в великолепной имитации агонии. Ее пальцы унизывали перстни. Она ловко сняла колечко поменьше и позволила бриллиантам сверкнуть в лучах лампы. Затем схватила привратника за руки. — Я в ужасной беде, поймите меня! Я не из тех женщин, которые в принципе на это способны, у меня нет выбора, вы должны мне помочь!
Когда она отпустила швейцара, кольцо было зажато у него в кулаке.
— Мне очень жаль, — ответил он тоном, пресекающим любые возражения, — но дамы без сопровождения не допускаются в клуб ни при каких обстоятельствах.
И повернулся к ней спиной, чтобы она могла войти внутрь.
Досье барона помещалось в ледяном ящичке дворца памяти Зоесофьи. Оттуда она извлекла информацию, что он занимал двадцать четвертый номер. Но вместо этого Жемчужина направилась в свободную курительную на втором этаже, откуда могла наблюдать за улицей. Замерев у окна, она, в конце концов, увидела свою цель. По Тверской тащился высокий (и одновременно массивный) тип с горделивой осанкой бывшего генерала. Зоесофья сосчитала до двадцати, подбежала к номеру барона и забарабанила в дверь.
— Господин Мокрец! — громко закричала она, надеясь, что ее возгласы услышал весь этаж. — Открывайте! Хортенко передумал — вы не должны убивать барона до завтра!
Дверь распахнулась.
— Вы спятили? Прекратите… — прошипел Мокрец. Тут он ее узнал, и у него отвисла челюсть.
Зоесофья уперлась ему в грудь ладонью и втолкнула его обратно в комнату. Сама шагнула следом и закрыла за собой дверь.
Мокрец оправился почти мгновенно. В руке у него появился острейший и весьма неприятный на вид нож.
— Выкладывай, но поторапливайся.
— Мы с тобой работаем на одном поле, — мило затараторила Зоесофья, — и, следовательно, являемся коллегами. Умоляю тебя… просто пойми меня, что я не стала бы так поступать, не будь в этом необходимости. — Она выхватила нож наемного убийцы и занесла острие над своим нарядом, раскромсав платье от горловины до пупка. Затем нанесла себе длинный боковой порез по левой груди. (Заживет быстро, а останется шрам или нет, зависит только от ее желания.) Мокрец даже не успел толком отреагировать.
В дальнем конце коридора Зоесофья уже слышала твердую поступь барона. Поэтому как раз в тот момент, когда Мокрец бросился к ее шее, вытянув пальцы с явным намерением задушить, она шагнула в сторону, всунула нож обратно ему в руку и завизжала.
Барон снаружи бросился к своей комнате, дверная ручка загремела.
Зоесофья вцепилась в локти убийцы, крутанула Мокреца вокруг оси и перегнулась назад. Теперь она заняла мелодраматическую позу добродетельной женщины, тщетно пытающейся отбиться от грубого нападающего.
Дверь распахнулась. Барон Лукойл-Газпром увидел именно то, что требовалось Зоесофье: нож, ужас, негодяя, обнаженную женскую грудь. Может, выражение Мокрецовой физиономии, скорее озадаченное, нежели разъяренное, и не совсем подходило к выстроенной ею мизансцене, но барон не отличался особой наблюдательностью. С гневным ревом он с размаху обрушил на голову Мокрецу трость с золотым набалдашником.
Подобный удар вполне мог оглушить человека, но не более того. Поэтому Зоесофья ткнула Мокреца рукояткой ножа в подбородок, толкнув голову навстречу надвигающемуся набалдашнику. Тем самым превратив удар в смертельный.
Раздался треск, и Мокрец тяжело повалился на ковер.
— Я… я пришла предупредить вас, — произнесла Зоесофья, позволив глазам налиться слезами. Пока Мокрец падал, она завладела ножом. Потом взглянула на оружие, словно увидела его впервые в жизни, и выпустила его из внезапно ослабевших пальцев. Придала своему лицу испуганное выражение, которое называла «котенок в пургу потерялся». — Он собирался… у… убить вас, — пролепетала она.
Она схватила барона обеими руками и плотно прижалась к нему всем телом, так, чтобы мокрое пятно от ее теплой груди и капли кровь запечатлелись на белой парадной сорочке Лукойл-Газпрома.
«Попробуй теперь устоять!» — подумала она.
11
Комната была маленькая, а пол и стены из полированного черного камня впитывали свет. В центре — на низком постаменте — помещался прямоугольный гроб, в котором покоился какой-то человек. Он казался немертвым, но погруженным в легкую дрему. Голова и руки, сложенные как у куклы-марионетки, мягко сияли в дрожащем огне факелов и были словно вырезаны из воска. Однако Пепсиколова смогла различить каждый волосок в бородке мужчины.