Танец для двоих
Шрифт:
— Ага, — улыбнулась Катя. Последнее время она и улыбалась-то саркастично. Мрачно…
— Может, ты и права. Давай поедем, — сказала Надя. — А то ты совсем скиснешь… Вообще я заметила, у всех настроение загробное. Точно это последний год. Апокалипсис начнется прямо с первого января… Я с вами истончаюсь…
— Чего ты делаешь? — подняла удивленно брови Катя.
— Истончаюсь, — повторила Надя угрюмо. — Когда вокруг тебя ходят с мрачными рожами и только неполноценные идиоты хранят на устах тупые и радостные улыбки, нормальный
— Ну и смесь! — фыркнула Катя. — Возвышенный штиль со сленгом рождает забавную смесь…
— Зато точно передает мое состояние. Ладно, завтра я тащусь за билетами… Или послезавтра?
— Послезавтра, — решила Катя. — Народу будет меньше… Все перепьются, и никто не захочет ехать в Москву… Кроме нас с тобой.
Надя подумала, что она-то никуда не хочет, ей и дома хорошо, но промолчала.
Знать бы, что произошло с ее матерью и с Сашей тоже… Но они не хотят говорить на эту тему, и Люда тоже молчит… Заговор молчания вокруг Нади.
Она выкинула остатки шара в мусорное ведро и сказала маленькое подобие надгробной речи: «Все течет, изменяется… Ты стал бы старым, а так умер молодым и красивым… Я буду помнить о тебе».
Вернувшись в комнату, она застала Катю у окна. Она стояла и делала вид, что смотрит в темноту, но на самом-то деле снова плакала…
Надя вздохнула и, стараясь остаться незамеченной, выскользнула на кухню. Снова… Сначала Надя делала робкие попытки влезть не в свое дело, утешить ее, ободрить, но все ее усилия терпели неизменное фиаско.
— Что ж, может быть, что-то изменит поездка в Москву, — пробормотала девочка. — Но завтра я попробую выяснить у Люды, что же произошло в тот день… Может быть, все-таки расколется…
Люда. Саша. Маленькая Сашка… Таня. «Надя, я прошу тебя прекратить всяческие отношения с этими людьми»…
Она тогда промолчала, и Катя ошибочно приняла молчание за знак согласия. Или она догадывалась, что Надя не сможет оборвать нити, связующие ее с новыми друзьями? И Саша… Она все еще пыталась соврать себе, что это просто симпатия, дружба, но… «Первая любовь чаще всего такой и бывает, — грустно подумала она. — Безответной… Ах, ма, как ты не права… И как мне хочется узнать, почему ты на него злишься…»
Она поставила на плиту чайник, хотя ей совсем не хотелось чая. Просто привычное движение возвращало ее в те дни, когда все было просто, ясно и неприятности казались большими, а оказывались мелкими…
Может быть, и теперь можно все уладить?
Время летело незаметно, он и сам не заметил, как декабрь пролетел… Остался последний день, и тогда декабрь уведет не только год, но и Катю… Да, именно так ему казалось… Мистическое ощущение близкой потери его не оставляло. Он весь месяц звонил ей, и она вешала трубку, услышав его голос. Он пытался встретить ее на улице, чтобы объяснить ей все, но она делала вид, что они незнакомы. В
И почему Тарзан? Он же не орет и не прыгает по лианам… Так получилось, что нигде его не брали на работу, а деньги были нужны… В конце концов, кто сказал, что те, кто продает душу, поступают правильнее, чем те, кто продает тело? Груду мускулов…
Но он снова невольно коснулся мысленно ее щеки и ощутил эту бледность, мягкость, ощутил физически…
«Вы прекрасны…»
Он и теперь сказал бы ей эти слова. И теперь… Может быть, это и есть причина не умолкающей ни на секунду боли?
«Женщина в зрительном зале вносила дрожь…»
Он выключил радио. Последнее время ему казалось, что вся музыка посвящена им.
«Ты меня ждешь», — выдохнул певец.
«Счастливый, — усмехнулся он в наступившей тишине. — Рад за тебя, приятель. Меня эта женщина, вносящая дрожь, не ждет. Она меня ненавидит теперь…»
— С наступающим Новым годом, — сказала Оля, на минуту остановившись у дверей.
— Тебя тоже, лапочка, — улыбнулась ей Катя.
Они вышли из класса. Урок был последним.
У окна стоял мужчина. Полноватый, с редеющим затылком… И все-таки он был ей знаком. Эта привычка потирать руки… И пальцы длинные, как у музыканта.
— Папа! — крикнула Оля, бросаясь к нему со всех ног. — Катерина Андреевна, познакомьтесь, это же мой папа!
Из соседнего класса доносились неуверенные звуки «Сицилианы» Баха. Человек обернулся. Губы шевельнулись, повторяя ее имя, а в глазах смешался страх, удивление и дохленькая радость…
— Здравствуйте, — сказала она тихо и попыталась вспомнить его отчество, с удивлением обнаружив, что и имя-то не очень помнится…
Как будто отец Нади растворился во времени, обратился в пыль, в ничто…
Отец Нади. Отец Оли. Растолстевший, лысеющий… С затравленным взглядом… Когда-то его глаза горели. Когда-то, когда-то…
«Нет, Новый год все-таки не следует отмечать, мама права, — подумала Катя. — Стоило мне решиться один раз его отметить, как от сюрпризов стало некуда бежать…»
Отец Нади. Отец Оли. Тот самый, благодаря которому девочка так талантлива…
Что ж, хоть какая-то польза от генотипа… Красивая Надька и умненькая Оля. Две сестры…
— Как поживаешь, Катенька? — поинтересовался он.
Руками он обнимал Олю, и Катя смотрела на эти руки, зачарованная, думая при этом, что вот этими же руками он когда-то оттолкнул ее Надю. И свою Надю… Или только ее?
— Хорошо поживаю, — выдавила она улыбку. — Очень хорошо… Надя выросла. А я выхожу замуж…
— Замуж? — удивился он. — Кто он?
Она и сама не знала, что на нее нашло. Желание подразнить этого обывателя с трусливыми глазами?