Танец мотылька
Шрифт:
Я захлопываю дверь шкафа и отхожу к окну. Хочется закричать. Стискиваю зубы и понимаю, что эмаль сейчас раскрошится от напряжения.
– Медди?
Дергаю плечом.
Пальцы тянутся к гардине. Приоткрываю тонкую ткань и смотрю на улицу: широкий двор, внизу ряд машин на парковке. Тетя Варя спешит в магазин, прячась от полуденного солнца под кленами. Вижу вход в соседний подъезд и меня прошибает током – ненавиж-жу-у. Но там, возможно, осталась крупица той старой жизни. Там доказательство того, что я не спятила. Придется сделать этот шаг, рано или
Рука Марка ложится на спину. Он подошел так тихо, что я подпрыгнула от неожиданности.
Задерживаю дыхание.
Резко оборачиваюсь и, не выпуская из пальцев кристалон1, перегораживаю пространство между нами прозрачной пеленой. «Муж» не удивляется, не меняет выражение лица. Медленно отодвигает преграду и продолжает наступать. Я слышу, как щелкают застежки на карнизе, и невесомая гардина падает вниз.
– Ну, хватит уже, – шепчет Марк. Его бархатистый голос вводит меня в ступор. – Мы дома. Все в порядке. Ты до сих пор обижаешься? – смотрю на его громадную грудь, упираясь пальцами в упругие мышцы, и пытаюсь отодвинуться. От шока не могу говорить.
– Я ничего не помню, – бормочу, делая шаг в сторону.
Марк зеркалит мое движение. Тюль тянется за моей ногой и обматывает лодыжку.
– Что ты такое говоришь? – «муж» вцепляется пятерней в волосы на затылке и пытается склониться надо мной.
– Отпусти…те! – голос ненатурально скрипит.
– Вик, что ты, как дикая? – смеется мужчина.
Я отстраняюсь, ткань гардины натягивается сильней, одна часть остается под подошвами Марка.
– Не касайтесь меня.
У «мужа» округляются глаза, брови ползут вверх, губы сжимаются в тонкую полоску. Солнце освещает его змеиную улыбку и прищуренный взгляд. Это не может столько раз казаться: у него сияют глаза. Светятся, как лампочки. Невероятно!
– Хороша комедия. Поигралась и хватит.
– Я не шучу, – еле выговариваю, не отрывая глаз от его синих радужек.
– Почему в больнице не сказала? – Марк подтягивает край гардины и наматывает ее на руку, не позволяя мне отодвинуться, после чего нога окончательно застряет.
– Думала, что пройдет, – оправдываюсь.
Начинает колотить, хотя на улице летний зной. Мне до смерти страшно.
– И?
– Не прошло, как видишь… те.
– Твою ж… – Марк меняется в лице. На секунду мне кажется, что нет синих глаз: они наливаются теменью, шрамы разглаживаются и спадает отечность, которая и так за эти дни стала почти незаметной. Но лишь на секунду.
Я, наверное, сошла с ума.
Вольный долго смотрит, как зачарованный. Все еще держит гардину, а я не знаю, как поступить дальше. Возвращаться в больницу у меня нет ни малейшего желания.
– Я не замужем. Это ошибка.
– Что?!
– Я помню другую жизнь: без тебя. Другую. Я жила одна! Всегда!
– А как же это? – Марк показывает на кольцо, в точности повторяющее мое, только в диаметре больше.
– Я не знаю, – пожимаю плечами и пытаюсь выкрутить ногу из плена.
– То есть, я как бы не существую?
– Существуешь, но не в моей жизни.
– Ты сама себя слышишь?
Марк делает резкое движение вперед. Я пячусь и чувствую, как больней затягивает лодыжку.
– Не подходи… те ко мне, – говорю хрипло я.
Это какой-то маразм. Парень-Кощей сказал молчать, не признаваться. Нелепо. Если у меня амнезия – пусть лечат, но меня больше всего мучает то, что я помню свою жизнь.
– Вика, я – твой муж, и если у тебя проблемы – мы решим их вместе, – вязкая патока речей не вписывается в его эмоции на лице: особенно не вяжется с этим безумным, пронизывающим взглядом.
Я мотаю головой, дергая изо всех сил ногу, но ткань, словно живая, ухватилась и не отпускает. Она вьется змеей выше и выше и уже обхватывает колено.
– И ты моя жена и больше не смей говорить, что меня нет в твоей жизни, – его голос срывается: становится грубым и резким. От него холодеет все внутри.
Мой страх стоит передо мной. Он вцепился в грудь толстыми щупальцами и тянет из души все силы. Вот тебе и сон исполнился.
Взмахом руки гоню морок, будто стряхиваю назойливую муху. Что происходит?
– Я тебя не помню, – спокойно отвечаю и тащу тюль, что казался секунду назад удавом. Вот же ж привиделось!
– Вспомнишь, – Марк в миг оказывается около меня и заворачивает в свои крепкие объятья.
Не могу дышать. Воздух в груди сдавливается, будто комната наполнилась угарным газом.
– Может быть, но сейчас отпусти меня, – обессилено пищу.
– Еще чего. Я слишком соскучился, – он опускает голову, и я слышу шепот на каком-то странном языке, словно внеземном. Затем тело застывает, я падаю и кричу. Мужчина заваливается вместе со мной, закрывая мне рот ладонью.
Воздух взрывается и, на какое-то мгновение, я оказываюсь в маршрутке.
За спиной закрывается дверь. Я протискиваюсь дальше и, брезгливо морщась от стойкого запаха пота, стараюсь не касаться локтями пассажиров. Сесть некуда, салон забит до предела, еще человек шесть едут стоя. Тут я замечаю, что не вижу лиц людей. У них нет глаз, щек, бровей, ничего нет. Будто маски из пустоты! Рука замирает в глубине сумки. Я тут же ошарашенно озираюсь на водителя. И вижу Марка… Тяну ему купюру, и тону в его глазах цвета утреннего неба. Нечем дышать, меня подкидывает. Рвется сталь, скрипят тормоза, кричит женщина над ухом.
Я вскакиваю. Вся вспотевшая, словно два часа провела в зале. Марк тут же опускает меня на кровать.
– Это сон. Все хорошо, милая. Я уже созвонился с Верой Васильевной, она сказала, что в курсе твоей амнезии. Это временно, – его голос убаюкивает. Закрываю глаза и долго лежу без движения.
Марк перебирает мои волосы. Чувствую его запах и слышу густое дыхание. Мне так плохо, что боюсь шевельнуться. Кажется, я – залитая эпоксидкой букашка: еще живая, но уже без шансов на спасение.