Танец на лезвии бритвы
Шрифт:
— Такая жара, что даже сиденья усыхают, — сказал я.
— Если стоишь у подножия горы, не стоит швырять в неё камешком.
Дама глянула на меня, затем на Агасфера и ослабила натиск.
В Засулауксе вылезла ещё часть народу, стало попросторнее. В такую погоду спокойно ехать — «волков» нет. "Прошвырнусь до Риги, — подумал я, — Обратно билет возьму.
В Риге меня вынесло в двери в один момент. Хорошо ещё не с дверями. Я подождал его на перроне.
— Куда сейчас?
— На базар и домой.
Возле контейнеров виднелось около десятка разнообразно одетых персонажей. А.А. подошёл к одному и о чём-то заговорил. Через минут двадцать вернулся.
— Теперь можно и назад.
Мы пошли на вокзал.
— Новую заповедь даю тебе.
— Я весь внимание!
— Не плюй в урну — подумай о ближнем.
— Да, учитель.
В сквере сидел розовый упитанный мальчик. Светлоликий, пряди вились красивыми золотыми колечками. Осталось пришить крылышки — и вылитый херувимчик.
До ближайшей электрички оставалось минут двадцать. Мы сели напротив.
Из кустов возник нечёсанный вонючий дядька. Кивнул Агасферу и свернул к херувимчику.
— Слышь, парень — одолжи копеек, три дня не жравши.
Малый перестал жевать, кинул сытый взгляд.
— Пошёл нахуй.
Опешивший мужик заковылял к переходу. Мальчик продолжил поедать беляш.
— Вот она — наша молодёжь, — сказал я — Надежда наша и оплот.
Агасфер только посмеялся.
— Мне пора.
Мы встали и пошли на поезд.
— Вам куда?
— До Слоки — ночлежка там. Супчик дают, переночевать можно…
— Неплохо.
— Не совсем хорошо. Ну, так о чём поговорим?
— О боге.
— О Боге, так о Боге.
— Где кончается Человек и начинается Бог?
— Там где кончается Ребёнок и начинается Взрослый.
— Если творение Бога — мир, то, стало быть, творение рук человеческих наша жизнь? Коллективное сознательное ставшее в оппозицию божьему промыслу?
— Не совсем так. Свобода выбора заключается в творении своей жизни и жизни окружающих тебя. Бог и человек — так более умелый мастер подсказывает, как слепить вазу ученику или другому мастеру. Взаимный обмен сознанием — как из сосуда в сосуд.
— А как быть с эволюцией?
— Отсутствие борьбы за существование и есть полнокровная, гармоничная жизнь.
— А в чём разница между философией и религией?
— Философия — как пинг-понг — вопрос и на него же — контрвопрос.
— А религия?
— Река несёт, озеро сохраняет, море собирает, дождь возвращает воды земле. Так и Церковь.
— Всё равно к попам не пойду.
— Вольному воля. В какой то мере правильно — Чем больше знаешь, тем больше начинаешь понимать, что ничего не знаешь и не хочешь знать. Семижды семь прав Соломон, когда сказал "Во многой мудрости много и печали"
"Золитуде. Накошас станцияс "Иманта", — объявил дребезжащий голос.
— Ой. Мне пора. Спасибо за беседу. Счастливо добраться.
Я прошёл пару сотен метров, и духота разразилась ливнем. Пока бежал промок до нитки. Открыл дверь, чайник на плиту, водку из холодильника, из шкафчика мёд и лимон. Смешал, запил чаем. Одежду в ванну — будет день, будет и стирка. И на боковую.
Глава 6. Дороги мертвых
— Падение с такой высоты чревато прямой дорогой на тот свет.
Шныга хмыкнул.
— Ну, на крайняк — долетел и в лепёшку. Только брызги посыпятся.
Шныга рассмеялся.
— Чего ржёшь? — спросил Вася недовольно.
— Понимаешь — мы уже на том свете… — я оборвал фразу и впился глазами в сумерки. — Это всего лишь туман.
— Это не всего лишь туман! Это — мара.
Домовой явно забеспокоился.
— Шмара?
Шныга уничтожающе глянул на Василия.
— Для особо умных — мара есть субстанция, как…
— Вода? — предположил я
— Точно! И вот как в воде есть рыбы, так и в маре есть твари. Им сумерки — как воздух, а в маре по кайфу.
— Понял? — строго спросил я.
— А очень страшные? — ухмыльнулся напарник.
— Да нет. Страшное дело — вырвать зуб. — Шныга поднял руки вверх ладонями наружу и прислушался.
— Дорога немного влево. Двигаем. Только тихо.
Домовой бесшумно скользнул мимо мары, следом я; Вася шёл замыкающим. Клочков становилось всё больше и больше. Один коснулся моей руки, и я вздрогнул — действительно как вода. Сзади пыхтел как паровоз господин сантехник.
— Куда он нас ведёт? — шепнул он, постукивая зубами.
— Куда надо, — отрезал я — И прекрати болтать, а то нарвёмся на неприятности.
Впереди забрезжил слабый свет. Все вздохнули с облегчением.
— Почти на месте. — Шныга обернулся — Вот только Дорог то много, до утрянки не успеем все прокнайсать. [48]
— Мы пойдём другим путём, — сурово отчеканил я — Помнишь?
Вася кивнул.
— Пробуем?
— Пробуем.
Скоро показалась Дорога. Выглядела она как обычная грунтовая дорога в июньскую полночь. Я даже ощутил разочарование. Василий, тот вообще несколько раз подпрыгнул, подняв облачко пыли.
48
Прокнайсать — просмотреть.
— Ух, ты! Как настоящая, ебать-копать!
И провалился почти по колено.
— А чёрт!
И осел по бедро.
— Говорил я — тяжелы души, — вздохнул Шныга.
— Шныга, миленький, что же делать — ведь совсем провалится, — воскликнул я жалобно.
— Пускай успокоится, и тяжёлые мысли перестанет призывать.
— Легко сказать! — буркнул Вася — Я уже с пелёнок ругаюсь!
— Не ври. Лучше вспомни что-нибудь хорошее.
Вася умолк и сосредоточился. Я заметил, что мал помалу он снова оказывается на Дороге.