Танец с огнем
Шрифт:
– Припоминаю, припоминаю… Так что же, вы снова с ней повстречались? Но ведь она замужем…
– Вдова. Нынче – вдова. В дому своем хозяйка и в делах, как я понял, мужа хотя бы отчасти заменила. Но вот скажите, Аркадий, что это может значить, если вдруг к слову говорит, что она и есть – Богородица? Вроде в шутку, а вроде и нет… Кауфману вашему работа выходит, так?
– Нет, конечно. Можете успокоиться, – улыбнулся Арабажин. – Ваша купчиха здорова. И скорее всего, сказала вам чистую правду…
– Это как же?!
– Лука, вот странно, что вы не догадались! Вы же у нас во всех кругах знакомства имеете… Смотрите:
– Точно, были! Но откуда вы…
– А голубя серебряного видали где-нибудь? Навершие, висюлька, кольцо, еще что?..
– Да, кольцо… Был вроде голубь…
– Так это секта. А ваша подруга – сектантская Богородица и есть. Надо думать, муж ее покойник там всем заправлял, а ей уж от него все ниточки и достались… Я в Замоскворечье их много видал. Они обычно кучно живут. Рядом с домом моей сестры тоже – хлыстовское гнездо (они сами называют – «корабль»)…
– Так Раиса – хлыстовка?!
– Ну уж за разновидность я вам не поручусь, у них там сам черт ногу сломит… Но что секта – это практически наверняка…
– Спасибо вам, Аркадий. У меня теперь хоть в мозгах прояснело немного. А то хожу – как заколдовали…
– Обращайтесь, Лука, обращайтесь, – усмехнулся Аркадий. – Всегда рад помочь… А теперь давайте-ка кофию выпьем. Сейчас я спиртовку разожгу…
Глава 24,
в которой тесно соседствуют начало и конец, радость и трагедия. Не так ли и в нашей жизни?
Ласточки, которые издавна гнездились под крышей усадебного дома, в своем стремительном полете то и дело залетали на веранду и тут же вылетали обратно. Как будто звали куда-то. Иди-и-и! Иди-и-и!
Илья допил чай и решил послушаться ласточек и прогуляться в Торбеевку. Последние годы он писал в основном пейзажи, хотя его первой и основной любовью оставались портреты. Но кого нынче писать в Торбеево? Живут вместе два старика с закончившимися фактически историями… Даже слуги и те состарились. Молодой управляющий? Да больно уж у него рожа паскудная… Илье давно хотелось написать девушку или молодую женщину с умными глазами. Крестьянку? Учительницу в четырехклассной Торбеевской школе? Может быть, почтарку?
Не важно. Воскресный день выдался не слишком жарким, белые крутобокие облачка резво плыли с запада на восток. «Прогуляюсь по деревне, – подумал Илья. – Может и встречу свою модель»
Единственная настоящая улица Торбеевки одним концом почти сбегала к Оке, а другим упиралась в церковь св. Николы, стоящую на взгорке. Илья, сделав полукруг, чтобы взглянуть на свой любимый дуб, испокон веку росший посреди гречишного поля, шел со стороны церкви, и еще издали и сверху увидел беспорядочное скопление людей, похожее на разворошенную муравьиную кучу. Ничего определенного внутри этого скопления различить было нельзя, но сердце почему-то нехорошо стукнуло в ребра. Илья Кондратьевич подхватился и ускорил шаг.
В любом ремесле у мастера есть деяния любимые и нелюбимые. К примеру, некая швея с удовольствием кроит и шьет платья и блузки, но при том терпеть не может обметывать петли и подрубать подолы.
Отец Даниил любил отпевать и не любил крестить младенцев. О причинах своих предпочтений никогда особо не задумывался, но если б вдруг
Впрочем, этот младенец не орал и даже не вертелся.
При том не спал. Внимательно смотрел из тряпочного кулька круглыми глазами и молчал.
– Чего ж Мартын не пришел? – строго спросил у Тани отец Даниил.
– А я ему не сказалась, – ответила Таня, глядя исподлобья и шумно, со свистом дыша. – В отъезде он. А сам не велел мне…
– Что не велел? Младенца крестить?! – несказанно удивился Даниил.
– В Торбеевку идти. Дома хотел крестить, в лесу. Или уж к Флегонту, в Черемошню.
– Что за блажь твоему отцу пришла? – неприязненно поморщился священник. – Чин крещения в церкви положен. Так тому и быть. Но кто же восприемником?
– Некому. Вас прошу, святой отец, – потупилась Таня.
Отец Даниил кивнул – для крещения мальчика достаточно крестного отца.
Пыльный солнечный луч, пробравшись в крохотное окошко, лег на шитый бисером покров – лик Богородицы Казанской, изображенный на нем, слегка разгладился и посветлел, но все равно остался каким-то хмуроватым. То ли скудное убранство деревенского храма не нравилось Марии, то ли скороговорка, которой батюшка, внушительно хмуря брови, читал положенный чин. Поповичи приготовили купель; старший, с кувшином воды, зацепил подрясником напольную вазу с васильками и колосьями, дернулся – подхватить, и расплескал воду. Отец Даниил, не глядя и не меняя ритма речи, припечатал его короткой фразой совсем не по-церковному. И, обмакнув большой палец в купель (не холодна ли вода), сноровисто подхватил младенца – за спинку одной рукой, под попку другой… Вздрогнул, решил что померещилось. Бывает же… Нет, ну бывает же такое искушение! И где? И когда? Над освященной купелью помстилось – внимательно глядящий на него младенец хвостат и даже вильнул хвостиком!
Привычной к младенческим телам ладонью отец Даниил развернул ребенка и почувствовал, как кровь толчками прилила к лицу: мальчик действительно имел слабо шевелящийся хвостик!
Некоторое время в церкви царило молчание. Дьячок и две церковных старушки застыли с открытыми ртами. Младший из помогающих отцу в церкви поповичей медленно пятился задом к выходу – ему не терпелось, не дожидаясь конца обряда, поделиться потрясающей новостью с семьей и всеми, кто согласится слушать. А уж слушатели-то наверняка найдутся, ведь каково событие: у лесной ведьмы чертяка с хвостом родился!
– Это что ж такое? – спросил наконец у Тани отец Даниил, понимая прекрасно, что никакого ответа на этот вопрос у женщины нет и быть не может.
– Таким уродился, – Таня пожала одним плечом, второе, из-за горба, осталось неподвижным.
В голове священника быстро промелькнули дикие, еще семинарских времен россказни о том, что рожденные от нечистой силы младенцы орут и свирепо брыкаются при приближении к церкви, не выносят святой воды, а крестильная купель для них – все равно, что бочка с кипящим маслом…