Танец с огнем
Шрифт:
Камиша, как и все люди, стоящие на краю, сделалась ясновидящей. Она улыбнулась ледяной улыбкой, которая сделала бы честь девке-Синеглазке, и четко сказала звенящим голосом:
– Вы не будете со мной серьезно разговаривать. Более того: вы никогда больше ко мне не прикоснетесь. Прощайте.
И больше – ни слова. Врач вышел обескураженным.
Надо искать другого врача. Положение семьи, огласка, скандал…
– Главное – это здоровье Камишеньки! – громогласно, стоя, Лев Петрович.
– Папа, а ты не допускаешь мысли, что Камиша все-таки – не дева Мария,
– Камилла никогда никому не скажет, – заметил Майкл Таккер, просматривая биржевые новости.
– Кроме Камиллы, есть еще Луиза и Марсель, которые наверняка в курсе дела. Майкл, я считаю, что именно ты должен поговорить с Марселем! Он тебе доверяет. Скажи ему, что речь идет исключительно о здоровье Камиши, и докторам, чтобы все учесть, надо непременно знать, как и с кем она тогда провела время, потому что именно после этой встречи в ее состоянии наступил перелом. Пообещай ему все что угодно из благ – Марсель, в отличие от Луизы, корыстен…
– Лучше бы я с ним не говорил, – заявил Майкл вечером, в супружеской спальне.
– Что он сказал?
– Он выпросил мой яшмовый письменный прибор и посоветовал для улучшения здоровья Камиши немедленно отвезти ее в Синие Ключи к ее крестьянскому другу Степану.
– Боже мой… – прошептала Энни и схватилась руками за виски. – Боже мой…
Глава 21,
в которой боевая группа эсэров готовится к террористическому акту
Кресло с высокой прямой спинкой, в котором сидела Таисия (черная блуза с глухим воротом, жестко зачесанные назад волосы), куда уместнее выглядело бы в кабинете какого-нибудь статского или даже тайного советника, чем в этой уютной полутемной гостиной, наполненной сонным тиканьем стенных часов, у стола, застеленного вязаной скатертью. Зато оно очень подходило самой Таисии – ее худой застывшей фигуре, узкому лицу, глубоким теням под полуприкрытыми глазами. Екатерина, едва войдя в комнату, сжала губы и несколько раз кивнула с явным одобрением – еще бы, сразу поняла, что перед ней самая настоящая революционерка, и теперь-то наконец все и начнется. И, сунув красные от холода лапки в карманы (интересно, куда у этих девиц исчезают перчатки, вроде бы положенные им по уровню благосостояния?..), тотчас подобралась, повзрослела, сделавшись до изумления похожей на свою визави.
Сидевший в темном углу беглый каторжник Иллеш тоже это заметил и сказал, хмыкнув:
– Змейка-медянка. Rezes fej"u k'igy'o, – повторил по-венгерски.
– Резеш, – с удовольствием произнесла Таисия. – Вот вам и новое имя. Екатерина… Екатерина Резеш. Согласны? – и, не дожидаясь ответа: – Садитесь.
Новоокрещенная террористка отодвинула стул и тут же вновь спрятала руки в карманы – чтобы ничего не теребить и не жестикулировать… точно так же и Таисия – Камарич был уверен, хоть и не видел с кушетки, – старательно цеплялась пальцами за пояс. Обеим было трудно и оттого радостно, но вот сближало их это сходство или наоборот, отталкивало – сразу не определишь. Так или иначе, зрелище выходило презабавное.
Выходило бы… Да.
– Мы вас
– Я к этому готова, – голос девочки, хоть и хриплый от волнения, звучал спокойно, вернее, она изо всех сил старалась быть спокойной и немногословной. – Я все про себя сказала гос… вот ему, – короткий взгляд на Камарича.
Мария тоже на него посмотрела.
– Это Лука. Ваш куратор.
Что?! Камарич едва не подпрыгнул. Иллеш в углу хмыкнул и зашуршал пледом, устраиваясь удобнее. Вот кому было весело без всяких оговорок.
…Таисия Артемовна снова летала по комнате как ночная мохнатая бабочка.
– Екатерина не промахнется, – в третий уже, наверно, раз объявила она, глядя на Камарича с веселым удивлением. – Точно не промахнется. Такое мелкое существо и такая верная рука. Что это, как не знак? Чудо! … И до чего же я благодарна тебе за эту девочку! Она некрасива слишком… вот это плохо… И, конечно, мала. Будут говорить, что мы используем детей. Нет, ей точно шестнадцать?
– А если меньше, что, откажешься? – Камарич зашарил по карманам в поисках папирос. Курил он редко, но сейчас решительно нуждался в табаке. На Таисию не смотрел – не мог почему-то физически. При воспоминании о том, что еще совсем недавно держал в объятиях это тощенькое тельце, покрытое будто бабочкиной пыльцой, и прикасался к нему губами, Луку ощутимо передернуло.
С чего он взял, что Таисия с девочкой похожи? Ни грамма.
– Ты даже не спросила, зачем ей все это.
– А надо было? Полно, Лука, ты ведь знаешь людей, а тут и слепой догадается. Ребенок-урод… да! Такие рождаются с ядом в крови. Сострадание, справедливость, всеобщее счастье? О, нет. Они просто хотят убивать.
Она вцепилась пальцами в спинку кресла и закинула голову, жмурясь и улыбаясь.
«Психопатка», – подумал Камарич и отвернулся.
В утренних сумерках стали видны мелкие цветочки на обоях и грубоватая, кустарной работы резьба зеркальной рамы. В зеркале отражалось лицо венгра Иллеша, желтое, сухое и узкоглазое, как у восточного мудреца.
– Мне все это не нравится, – отрывисто сообщил Иллеш. Повторил, будто для большей доходчивости, по-венгерски: – Nem szeretem.
Таисия, сидевшая рядом с ним на подлокотнике кресла, прошлась ладонью по его коротким жестким волосам.
– А мне казалось, ты доволен.
– Чем я могу быть доволен? Видимо, перспективой снова оказаться на каторге? – акцент Иллеша был таким же жестким, как его шевелюра. – Тая, наша задача – проверить эту провокацию…
– …Если это провокация, – мягко поправила она.
– Если это не провокация, мы получим сделанное дело.
– И нарвемся на санкции питерского центра.
– Мне плевать на питерский центр. Меня интересует акт. А также твоя и моя свобода. Но в крайнем случае… в самом крайнем случае меня даже свобода не интересует, ты знаешь.
– О! Я знаю, – она смотрела на него с восторгом. – Ты не можешь без смертельного риска. Дело, провокации – все вторично. Риск… А я боюсь. Ты же знаешь, я такая трусиха.
Наклонив голову, договорила едва слышным шепотом: