Танец с огнем
Шрифт:
– Как вы это выдерживаете? Вы не простолюдинка, и явно получили воспитание у себя на родине… не спорьте, поляки различают это с полувзгляда. Зачем же вы…
– Почему нет? Людям нравится, как я танцую.
Филигранный узор на граненой стенке молочника, хрупкое печенье в плетеной корзинке, легкие переливы занавесок из органди, вздрагивающих от движения воздуха. За высоким окном плывет в невесомом дожде бледный львовский апрель – тонкие ветки с листочками, шорох лутых шин по мостовой, эхо в арках, колокольный звон…
– Люди? Хамы с толстыми кошельками… Я внимательно наблюдала не только за вами, но и за ними. У них липкие взгляды, они обматывают вас как будто паутиной… Ваш номер блестящ и тонок. «Между ангелом и чертом»… Как это верно и не все ли мы так… Но что они могут понять?
– Никому нельзя отказать в праве понимать, – твердо сказала Люша. – Даже если на вид не скажешь. Я это знаю наверное, на своей шкуре.
– Вы социалистка? – с невероятным удивлением спросила дама в лиловом.
– Нет. Я вообще об этом думать не хочу. Я просто танцую. А кто платит и на это смотрит, тот пускай хоть бесится, хоть слюни пускает, хоть молитву читает…исполать…
«…В отличие от других, хорошо известных публике персон, она не навязывает нам вместе с собой таинственных и сомнительных историй о восточных храмах и древнегреческих мистериях. Но при этом вся ее жизнь – одна сплошная загадка. Она рассказывает о себе
Откуда же взялось? Мы, как и все прочие, не знаем наверняка и можем лишь поделиться с читателем теми отрывочными и противоречивыми сведениями, которые удалось собрать двум нашим корреспондентам, получившим от редакции специальное задание. Судите сами. Итак, рождение:
Вариант первый: увидела свет в цыганском таборе, в кибитке, медленно влекомой усталыми лошадьми по пыльным дорогам Российской империи.
Вариант второй: родилась в Богемии, внебрачной дочерью владельца замка. Ее простолюдинка-мать вскоре умерла и до семи лет девочка жила вместе с собаками и лошадьми, с которыми у нее до сих пор полное взаимопонимание.
Вариант третий: безвестная солдатка родила ее в трущобах московской Хитровки, а проходящая мимо хоровая цыганка украла или выпросила у бедной женщины прелестную крошку и принесла к своим соплеменникам.
Воспитание:
Вариант первый: она училась петь у степных ветров и танцевать – у осенних листьев…
Вариант второй: по прихоти отца ее в высоком и гулком зале замка обучал танцам известный австрийский хореограф, который был невероятно жесток: за провинности бил свою ученицу палкой и обливал ледяной водой…
И далее в том же духе…»
«…Очевидно рождение ее танца из сил природных, не затронутых цивилизацией: влажной изумрудной глубины леса, темного омута под запрудой, лугового разнотравья и жаворонка над ним…»
«…За ее отточенным мастерством без сомнения стоит серьезная, выверенная годами школа. Если мы отбросим религиозные храмовые мистерии, на которые нынче так любят ссылаться (и для этого у нас есть все основания, так как загадочная танцовщица в ответ на прямые вопросы однозначно отрицает свою к ним причастность), то остается лишь цыганский хор или полученное ею где-то частное хореографическое образование…»
Глава 26,
из которой читатель узнает, кем оказалась танцовщица Этери и с изумлением наблюдает, как три линии нашего романа сливаются в одну.
«Здравствуй, дорогая Люша!
Получила твое письмо и вот, который день сижу и хожу взволнованная, места не сыскать, и вот даже сейчас – видишь? – пишу и руки трясутся.
Посылаю ответ фактически как в рассказе господина Чехова: «на деревню дедушке, Константину Макарычу…» – где-то тебя мое письмо разыскать сумеет, ты же на месте не сидишь, скачешь по городам и странам, как лягушка-путешественница… Но все равно не могу удержаться…
Скажу сразу: успеху твоему рада и всяческого еще желаю, главное – не поддавайся соблазнам и репетируй неустанно, чтобы времени пустого не оставалось. Поверь, это – самое разрушающее, я на себе хорошо изучила.
Однако – из-за чего писать решилась, без надежды почти, что моя весть до тебя дойдет. Ты пишешь «у нас в Синих Ключах»… Что это? Правильно ль я поняла, что – название усадьбы в Калужской губернии? И легенда о девке Синеглазке, которую там все знают – еще подтверждение. Это ведь ты о ней танец поставила, на который французы фильму сняли?
Так ты в Синих Ключах жила? В детстве? Но кто же ты? Кто твои родители и куда они подевались?
Проще и легче всего предположить, что ты – дочка кого-то из слуг, или из Черемошни, но… что-то мне подсказывает, что такой простотой я нынче не утешусь. Не случайно мне сразу показалось знакомым твое лицо… Ты – дочь цыганки Ляли и помещика Николая Павловича Осоргина? Так? Ответь.
На всякий случай знай, что я тоже жила в Синих Ключах, видала тебя совсем крошкой, а последнее, что о тебе (до твоего появления на моем выступлении с Бартеневым) слыхала – то, что ты погибла во время пожара в усадьбе.
Вот уж воистину неисповедимы пути Господни…»
«Здравствуйте, Катиш (она же Екатерина Алексеевна, она же – танцовщица Этери)!
Наверное, я могла бы догадаться, просто увидев Ваше выступление. Когда я росла, в парке еще повсюду висели качели – Вы ведь всегда их любили, не правда ли?
Я качалась на них и пыталась Вас себе вообразить. Получалось не очень отчетливо, но что-то – можете верить или не верить, как пожелаете! – совпало даже теперь.
Всегда удивлялась, почему отец не хочет говорить со мной о девочке, которая, как и я, выросла в усадьбе. Если бы она умерла, рассуждала я, то должна быть могила и поминание в записках. Их не было. Какое-то время я воображала, что Вы безвозвратно утопились в нашем пруду от несчастной любви. В белом платье и прямо с качелей – изрядно, не правда ли? Садилась на берегу или выплывала на лодочке и пыталась вызвать Вас на разговор – понятно, в виде русалки. Потом, впрочем, отказалась от этой истории, потому что никак не могла придумать – к кому была Ваша несчастная любовь. Его образ не складывался решительно, и я все забросила…
Теперь, помня Ваш рассказ о Вашей жизни, я, конечно, все понимаю. Мой отец, потеряв рассудок после смерти моей матери, попросту изнасиловал Вас, свою воспитанницу. Каков негодяй! Понятно, что ему вовсе не хотелось после вспоминать об этом своем «подвиге».
По обстоятельствам я не получила никакого религиозного воспитания (очень приблизительные обрывки православного и католического вероучений), но как бы ни было там все устроено, то, что мы с Вами встретились, это несомненно – промысел Божий.
Потому что я – ваша должница за родителей. А вы меня еще и искусству своему учили. Конечно, нельзя вернуть молодость и что там обычно говорят про девичью честь (я ничего не хочу принизить или извратить, но Вы должны понять: для меня,
Здравствуй, милая Люша!
Спасибо тебе на добром слове. Однако намерения твои принять никак не могу, потому что сочтемся, как говорится… Славою, бедами и прочим. Раз уж пришла пора раскрывать секреты, так надо идти до конца, хотя просто, бывает, и промолчать. Вот как молчал твой отец в ответ на твои обо мне расспросы. Не хочу ему уподобляться – потому, слушай, точнее, читай дальше. Скажу сразу: сейчас я о том жалею, и если бы можно было вернуть… но вернуть ничего никогда нельзя. У жизни черновиков не бывает.
В общем так: твоего отца, Николая Павловича, застрелил мой любовник. Как его звали, неважно, потому что уж для мести (коли тебе вдруг захочется) недосягаем, его самого нет в живых – повешен в 1907. Эсер, террорист, у них тогда была какая-то общепартийная установка на будоражение крестьян и поднятия их на бунты против помещиков. За этим, кажется, должно было что-то воспоследовать…не воспоследовало, как водится, потому что… в общем, он мне много рассказывал, но я его не особенно слушала. Мне было все равно. Хотя, когда у меня в гримерке, в одном из сундучков с реквизитом был склад оружия… это, признаюсь, как-то щекотало нервы. Что ж – я тогда была молода и воображала себя авантюристкой (теперь понимаю отчетливо, что никогда, ни одну минуту жизни ею не являлась)…
В какую-то интимную минуту я рассказала ему о том, как поступил со мной когда-то твой отец. Он сразу же загорелся идеей мести, но долго и тщательно подводил своих соратников к конкретному месту и времени акции… Крестьяне не любили твоего отца, ты, наверное, это знаешь. Любовнику и его товарищам, я думаю, было не так уж трудно найти повод… В общем, он принес к моим ногам уже свершившуюся месть, очень гордый собой и рассчитывающий, должно быть, на мою бесконечную благодарность… Тогда же я узнала, что в огне погибла дочь помещика и ее нянька…
Кажется, мой любовник-террорист очень удивился, когда я разрыдалась и прогнала его навсегда. Ведь он отомстил за мою поруганную честь…
Знаешь, теперь, с высоты прожитых мною лет, я отношусь к этому почти так же, как и ты. Моя честь (я упоминала, что моя мать была проституткой?) не стоила жизни не только ребенка и чудесной Пелагеи, но и каждой из тех коров, которые, как мне рассказали, были убиты тогда взбесившимися крестьянами. Я всегда очень любила коров, и разговаривала с ними, и умела их доить, у них такое мягкое вымя и чудесные глаза…
Кстати, может быть, тебе будет забавно узнать, что Пелагея была единственным человеком, который успел вступиться за меня в Синих Ключах, до моего побега. Когда она увидела и поняла, что сделал со мной твой пьяный отец, она ничтоже сумняшеся отхлестала своего господина грязной тряпкой по щекам…
Итак: твой отец совершил насилие надо мной и отчасти исковеркал мою жизнь, а я не остановила руку, занесенную для его убийства, и тем самым лишила тебя обоих близких людей.
Что ж, как ты полагаешь, Крошка Люша, мы в расчете?
В любом случае, благодарна тому, что ты называешь Божьим промыслом, и нашей встрече. Уже знать, что та девочка не погибла – отрада для меня.
Вспоминаю теперь аллеи парка в Синих Ключах, пруд, и плачу светлыми слезами… Стоит ли еще беседка? И уцелел ли в огне тот чудесный портрет Наталии Александровны, который писал мой приемный отец – Илья Сорокин? Жив ли он теперь? И что – Иван Карпович, премилый в сущности человек, разве что немного на сундук похожий?.. Боже мой, сколько лет, сколько лет…
И, наконец, главное – что за блажь с дочерью?! У тебя достаточно денег, немедленно отправь в усадьбу распоряжение, чтобы наняли Капитолине нормальную гувернантку. Приличное воспитание и образование для женщины в наше время – все, помни это!
Остаюсь с искренней приязнью и пожеланиями успехов
«Здравствуйте, Катиш!
Не думайте и поезжайте в Синие Ключи или уж в Торбеево. Илья жив, и Иван Карпович жив. А портрет я, когда маленькая была, ножиком порезала. Езжайте! Так правильно, я чую.
Москва, 1877 год
Время вязло как мухи в патоке и вяло шевелило жесткими лапами. Иногда казалось, что годы можно скинуть с себя, как старые засаленные одежды, и снова вернуться в тот звенящий солнцем, наполненный весенней силой полдень, где Наташенька играет с радужным жуком, а он – молодой, талантливый, с бронзовой гривой еще не поредевших волос рисует ее портрет, но вместо хрупкой девочки отчетливо получается только юная, усыпанная золотыми барашками ива… Потом становилось кристально ясным, что все это – невозможно уже никогда, и накатывало отчаяние, которое нельзя было терпеть. Впрочем, недурно помогали от кристальности сначала полуштоф, а потом и целый штоф дешевой водки с красной головкой, которая почему-то всегда пахла жженной пробкой…
Видения посещали его регулярно – причем светлые и утешные, а не кошмаром, как у других горьких пьяниц. Долы просторные, сады тенистые, масса зелени, склонившейся над прудом и вода, до дна пронизанная наклонным лучом света. И все другое, но при том неуловимо схожее с полями за родной деревней, да усадьбой со старой ивой, стоящей на холме над разливами Оки.
Если б не тряслись так руки, можно было бы все это на холст, и вот – глядите, люди, как прекрасен Божий мир. Где-то, когда-то, для кого-то… Не для него.
Впрочем, оставался рад и той, в мутных снах являющейся малости, и, когда был в силах и относительном разуме, вставал на колени, молился в темный, с синим огоньком лампадки угол – благодарил Его.
Нынче видение выдалось необычным, но по-особенному утешным. Наташенька, не постаревшая ничуть, светлым парным облаком волос сияя, явилась прямо к нему в конуру. Способностью, родившейся то ли от милости Божьей, то ли от общей проспиртованности мозгов, на мгновение перенес свою душу в призрак на пороге и увидел все его глазами.