Танец с саблями
Шрифт:
И действительно, вскоре пустых мест не осталось — даже пришлось выносить из прокуренного помещения под навес дополнительные стулья. Рассаживались сразу большими, человек по десять, кампаниями: шум, гам, звон посуды и хохот… Испанская, английская, французская речь моментально перемешалась с клубами табачного дыма — видимо, все здесь уже успели перезнакомиться и вели себя с непринужденностью творческой и околотворческой интеллигенции.
Откровенно пьяных не было — но и трезвым ни одного из посетителей Виноградов назвать
Неожиданно разрозненный гул посетителей слился в единый радостный рев — это два парня в ресторанной униформе вынесли на всеобщее обозрение ящик с мутно-зелеными, причудливой формы бутылками. Наклейки на «таре» отсутствовали, а из горлышек торчали края ничем не прикрытых пробок.
Владимир Александрович не знал, что это такое, а потому почувствовал себя одиноким, всеми покинутым странником:
— Эй, хефе! — поднял он вверх указательный палец, подражая жестам и фразе носатого толстяка на противоположном конце террассы.
Тут же, со скоростью атакующего миноносца, примчался один из официантов:
— Сеньор?
Виноградова в жизни обзывали по всякому, но именно такое обращение с каждым разом нравилось ему все больше.
— Сайдра? — парень как по заказу держал в руках одну из загадочных стеклянных емкостей.
— Си, — майор в очередной раз на всякий случай кивнул. И не ошибся.
— Сеньор! — Откуда-то появился огромный стакан, официант звонко удалил пробку из горлышка и вытянул вверх до предела правую руку с бутылкой.
Постепенно меняя угол наклона, парень выцедил тонкую бледную струйку, сразу же устремившуюся с высоты вниз, на пол — но вместо этого угодившую точнехонько на дно стакана, притаившегося у его левого бедра.
— Грациас! — поблагодарил Владимир Александрович, принимая вспенившуюся жидкость. Зрелище было действительно впечатляющим — во всех уголках террассы одновременно с полдюжины кабальерос разного роста, возраста и комплекции проделывали то же самое, что Виноградовский официант.
С неравным, конечно, успехом… Действия некоторых, явно приезжих, сопровождались женским визгом и шутливыми угрозами обрызганных соседей. И все равно — даже самые неловкие в этот момент походили на торреадоров.
Поставив на скатерть перед Владимиром Александровичем заботливо закупоренную вновь бутылку, парень удалился.
— Будь здоров! — сам себе пожелал майор и не без опаски пригубил напиток. На вкус он показался чуть кисловатым и явно не крепче простой деревенской бражки.
Тогда Виноградов допил содержимое стакана до конца, вытянул пробку и аккуратно добавил себе ещё — на этот раз побольше, почти до краев.
— О, Боже, что он делает? Он же убивает сидр. — Женщина говорила по-английски и совсем рядом:
— Обьясните ему, коллеги!
— Ну,
— Сеньор!
Виноградов обернулся — речь шла явно о нем:
— Сорри?
Человек семь за ближайшим столиком. Мужчины, женщины — и все глазеют… Впрочем, вполне дружелюбно.
Инициативу взял на себя маленький и очень похожий на индейца брюнет. Он подмигнул и что-то сказал, показывая на стакан в руке Владимира Александровича.
Тот пожал плечами:
— Извините, я не понимаю по-испански… Может быть, на английском?
Собеседники шумно обрадовались — сразу же и все вместе:
— О, отлично! Я же говорила…
— Вы откуда, коллега?
— Присаживайся! Только стул прихвати.
— Я, собственно, из России… Санкт-Петербург!
— Да ну? Не может быть!
— Действительно? Я ездил в Россию — три года назад. Москва, Грозный…
— А я была в Санкт-Петербурге — это ведь Ленинград, да? — ещё в колледже. Тогда у вас управлял Леонид… Брешев?
— Брежнев, — поправил Владимир Александрович. Потом решился, с трудом подбирая забытые английские выражения:
— Скажите… Что случилось? Что я сделал неправильно?
— Видишь ли…
— Ерунда! Не обращай внимания.
— Нет, все-таки стоит обьяснить, — поправила пышные, светло-русые волосы девушка, оказавшаяся напротив. — Это — сидр, молодое яблочное вино. Оно бродит естественным путем, поэтому…
— Простите — что делает?
— Бродит… пенится! Понятно? Так вот, здесь, в Астурии по традиции сидр наливают так, чтобы не убить аромат и вкус — длинной струей.
— И пьют сразу же, быстро, — дополнил бородач в очках и с дымящейся трубкой. — Попробуй!
— Но сидр… он же не крепче лимонада, — пожал плечами Виноградов, осушая стакан и отставляя его в сторону.
— Это только так кажется.
Бородач оказался прав. Бутылки стремительно сменяли одна другую, затем счет уже начал вестись на ящики — и вскоре Влаадимир Александрович почувствовал себя совершенно своим в этом веселом, легком братстве сытых и не связанных никакими взаимными обязательствами людей.
В конце концов он даже не без успеха повторил вслед за официантом весь процесс угощения собравшихся…
— Браво, русский!
— Ты просто настоящий кабальеро!
— Предлагаю выпить за дружбу…
К трем часам ночи он уже перезнакомился со всеми, оказавшимися за столиком — благо, языковой барьер растворился в алкоголе и Виноградовского словарного запаса вполне хватало для взаимопонимания. Более того, откуда-то из глубин памяти назойливо полезли наружу испанские выражения типа «но пасаран!» и ругательное «ихо де пута»…
— За встречу, русский! — Владимир Александрович не помнил, представлялся ли он по имени, но так получилось, что собеседники называли его так же, как бородач. Это не казалось обидным, но «сеньор Виноградов» звучало бы лучше.