Танец сакур
Шрифт:
— Может быть, она не хочет говорить с тобой наедине? — вкрадчиво сказала Катя, садясь на подлокотник Лизиного кресла.
— Может быть, перестанешь трястись над ней как наседка? — вспылила Марина.
— Может быть, я еще и не начинала, — улыбнулась Катя.
— О, все девушки в сборе, — проговорил Сергей, входя в комнату.
Какая-то комедия абсурда, подумала Лиза, герои один за другим выходят на сцену.
— Привет, — Марина расцвела в улыбке и вся потянулась навстречу Сергею.
— Привет! — Катя подошла к мужу и, встав на носочки, поцеловала его в колючий подбородок.
— У вас тут что, внеочередной девичник? — Дорофеев обнял жену за талию.
— Ты знаешь,
— Я же теперь женатый человек, так что знаю, — ответил Сергей.
— Нет, не девичник, — сказала Марина, — Я пришла поговорить с Лизой, а твоя жена назначила себя ее адвокатом.
— Поговорить с Лизой или наброситься на нее? — с усмешкой спросил Сергей. — Судя по твоему виду, скорее последнее.
— Я вам, конечно, благодарна за помощь, — проговорила Лиза, вставая, — Правда, — она улыбнулась Кате и бросила теплый взгляд на Сергея. Удивительно, но Дорофеев нравился ей все больше и больше. Конечно, было еще довольно сложно согласиться с Катиными словами о том, что он очень милый человек, но она, по крайней мере, перестала чувствовать себя как на экзамене рядом с ним. — Но, думаю, справлюсь с Мариной сама. Катя, мы поговорим в твоем кабинете, хорошо?
— Хорошо, — согласилась Катя. — Вот теперь она замучает Лизу, — громко сказала она, когда девушки вышли. — И вообще, с какой стати она бросает на тебя такие плотоядные взгляды?
— Давай-давай, ревнуй меня. Тебе еще искупать свою вину за то, что не сказала про Лизу и Алексея, — рассмеялся Сергей, целуя жену.
— Ты знаешь, я не могла! Не мог же ты узнать о ее беременности раньше, чем будущий отец. Как ты думаешь, сможет Алексей простить ее? — спросила Катя, отодвигаясь от мужа. — Я волнуюсь за нее, за него.
— Люблю, когда ты за всех волнуешься, — Дорофеев не хотел говорить о проблемах друзей, он просто хотел быть рядом с женой. — Но, может, они для разнообразия сами поволнуются друг за друга?
— Нет, так нельзя, — отрезала Катя. — Я думаю, Алексей будет нетерпим к ней, и я хочу как-то повлиять на это. Они и так слишком много пережили, я хочу, чтобы ты поговорил с ним, а потом поговорил с Лизой.
— Катя, — укоризненно произнес Сергей, его совсем не прельщала идея выступать арбитром в ссоре друга и Лизы, но в то же время он слишком хорошо помнил, как не просто ему было во время конфликта с Катей. — Ты же понимаешь, это не наше дело.
— Это наши друзья и это наше дело, — безапелляционно ответила Катя.
Глава 31
Какая жалость, что в Лондоне не бывает московских пробок, за 10 баллов по Яндекс-пробкам, Лиза бы сейчас многое отдала, но, увы…
Автомобиль неумолимо приближался к больнице, еще несколько минут и она войдет в госпиталь, минует холл, доедет на лифте до четвертого этажа, сделает десяток шагов и окажется в палате у Алексея. Не нужно даже ничего говорить — Корнилов увидит все сам, и сделает все выводы, на которые способен. Как же хочется сказать водителю, что она передумала ехать, что нужно разворачиваться и возвращаться. Конечно, Лиза не проявит слабость, дойдет до конца. Она и сама знала, что невозможно и дальше избегать Алексея, но после разговора с Мариной убедилась в этом еще больше. Удивительное дело — еще несколько дней назад Лиза готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы Алексей пришел в себя, лишь бы открыл глаза, и стало ясно, что он будет жить, что все положительные прогнозы — это правда, а не пустые слова. Сейчас она была готова почти на все, лишь бы не видеть его удивленного, осуждающего, а затем отстраненного взгляда.
Лиза стряхнула свои страхи — нужно было идти вперед, пережить разговор с Корниловым, увидеть его, побыть рядом, а потом уйти и закрыть, наконец, эту страницу. Машина остановилась, водитель вышел и распахнул перед Лизой дверь. Одна минута и сорок секунд ей понадобились, чтобы дойти до палаты Алексея. Лиза остановилась, поправила тугой пучок, в который были собраны волосы — она никогда прежде не делала такую прическу перед встречами с ним в своем привычном образе, это была прерогатива Кейко, но сегодня отчего-то захотелось напомнить обо всем — и о Кейко тоже, в конце концов, в том цирке участвовала не она одна. За дверью доносились голоса, звон инструментов, протяжные вздохи Алексея — Лиза поняла, ему делают некрэктомию — болезненную процедуру, во время которой меняют повязки и удаляю омертвевшие ткани с ран. Момент был выбран неудачно: измученный болью человек — не лучший собеседник в том разговоре, который Лиза собиралась вести. Она отошла от двери, присела на узкий диван — следовало уехать, подождать еще, прийти позже, когда ему станет гораздо лучше, через месяц, может быть, полтора. Сердце билось как безумное, руки были холодными как лед, малыш шевельнулся, словно желая успокоить маму или переживая перед встречей с отцом, мучаясь, будет тот рад его появлению на свет или нет. Лиза погладила себя по животу, она никогда больше не будет смеяться над тем, что считала показной банальностью, желанием беременной женщины привлечь внимание к себе — эти прикосновения давали ей покой и осознание того, что больше она не одна, что самая большая мечта совсем скоро станет реальной.
Нет, она не собирается уходить, уезжать, скрывать свою беременность как что-то постыдное. Алексей должен знать о том, что он станет отцом. И, Боже, как же она хочет его видеть, просто видеть, быть рядом, говорить с ним, дотрагиваться до него.
Дверь открылась, вышли доктор и медсестра, сестра покатила по коридору столик с инструментами, доктор подошел к Лизе:
— Мы закончили процедуру, господин Корнилов до последнего отказывался от наркоза, он отчего-то считает, что мужчина должен беззвучно терпеть боль, но мы сделали ему обезболивающее, и он должен заснуть. Вы можете войти.
Пути назад не было, Лиза сделала несколько шагов и оказалась у кровати Алексея. Очередная отсрочка — он спал, отек со здоровой половины лица постепенно спадал, ресницы отбрасывали тени, подбородок покрылся щетиной. Все, как прежде, когда Лиза просыпалась на самом рассвете и с любовью смотрела на мужское лицо. Врачи говорили, что восстановление займет долгие месяцы, придется сделать несколько операций, но шрамы на лице и на теле останутся навсегда, но внешность — это совсем неважно, страшно лишь то, сколько боли еще ему предстоит пережить.
Лиза опустилась в кресло — последние недели она только и делала, что перетекала из кресла в кресло, взяла в свою руку пальцы Алексея, поглаживая их ласково и нежно, вспоминая все то, что он делал с ней своими сильными руками.
Он не хотел принимать лекарства, притуплять боль, впадать в пограничное состояние, когда невесомо плывешь между явью и сном — слишком много образов являлось в этот момент. Гораздо проще было переживать каждое мгновение боли, утешая себя тем, что она небесконечна, наслаждаясь каждой минутой реальности, несмотря ни на что. Алексей был не властен над дорогостоящими докторами, которые изо всех сил старались спасти его никчемную жизнь, над умелыми медсестрами, которые делали с ним то, что считали нужным, втыкая в его тело иголки и трубки. Казалось, он больше не был властен над своей жизнью, своими мыслями, своими чувствами, о которых в последние годы старался забыть.