Тангейзер
Шрифт:
Она кивнула.
– Они сами потеряли больше, чем ты. На этом маскараде ты самый знатный гость!.. Идите, веселитесь!
Он с пьяной отвагой смотрел на нее откровенным взглядом.
– Госпожа Голда, а вы… участвуете?
Она расхохоталась.
– Зачем тебе, отважный рыцарь?
– Я хотел бы, – сказал он, сам поражаясь своей пьяной наглости, – прильнуть своими устами к вашим персям… таким роскошным, если откровенно…
Она засмеялась, ничуть не рассердившись, погрозила пальчиком.
– Всему
Он вскрикнул пламенно:
– Как мне приблизить этот миг?
– Сам догадаешься, – произнесла она. – Идите же, вот и вам маска… впрочем, зачем она вам?
Он спросил в удивлении:
– А как же без маски?
– Вы уникальны, – сказала она со смехом, – вам не скрыться ни под одной личиной!.. Идите же…
Он сделал несколько шагов к танцующим, а когда оглянулся в сторону волшебницы, там уже было пусто. Он лихо тряхнул головой, расправил плечи и пошел на звуки музыки, что становились все громче. Кровь в ответ начинала разогреваться, сердце участило удары, а он ощутил, как тело наливается удалой и задиристой силой.
Глава 13
Несколько дней он просто насыщался, перебирая молодых женщин со страстным упоением, занимался с ними любовью в воде, на траве, на столах, сразу с двумя-тремя, а когда показалось, что начинает повторяться, отправился разыскивать хозяйку Голду.
Он отыскал ее только в Лазурном гроте, она сидела с ровной спиной перед огромным зеркалом, а две девушки старательно укладывают ей в прическу массу золотых волос, закалывают шпильками с янтарными головками.
– Госпожа, – произнес Тангейзер церемонно и учтиво поклонился. – Счастлив лицезреть вас.
Она скосила в его сторону глаза, не двигая головой.
– А, милый миннезингер!.. Как продвигаются ваши песни?
– Прекрасно, – ответил он. – Я счастлив, что вы спросили о самом главном.
Она ответила с легкой насмешкой:
– Обожаю мужчин, у которых дело важнее их наслаждений.
– Мы все такие, – заметил он скромно.
Ее красиво изогнутые дуги бровей приподнялись.
– Разве?
– Все, – уточнил он, – у кого есть дело. А кто работает только для пропитания, тех не считаем.
– А это кто? – поинтересовалась она. – Простолюдины?
Ему показалось, что она произнесла эти слова с пренебрежением, и хотя простолюдины иного и не заслуживают, он автоматически встал на их защиту.
– Простолюдин, – сказал он с нажимом, – может с удовольствием копаться в своем огороде, стараясь, чтобы у него было лучше, чем у других. Это и будет его делом! Но иной музыкант всего лишь зарабатывает на жизнь игрой, не стараясь создать новые песни…
Девушки поглядывали на него искоса, но улыбались заигрывающе только у хозяйки за спиной, не соображают, дуры, что в зеркало все равно видно.
– Тогда мне повезло, – произнесла она со странной улыбкой. – Хорошо, девочки, идите играйте.
Они ушли, опуская головы и тихонько улыбаясь ему украдкой, одна даже ухитрилась на ходу приоткрыть ему на краткий миг грудь с огромным красным ореолом вокруг сильно вытянутого, как мизинец, соска, и когда обе исчезли, Тангейзер сказал с чувством:
– Это не повезло.
– Что оказались здесь?
– Что я сейчас с вами.
Она сдержанно улыбнулась.
– Вы еще не со мной, не заблуждайтесь…
Он воскликнул пылко:
– А что нужно, чтобы быть с вами, госпожа? Только скажите!
Она рассматривала его с улыбкой, что манила его и тревожила. Что-то в ней и обещающее такое, чего еще не дала ни одна из женщин, и в то же время нечто опасное, словно находится в пещере с могучим и опасным животным.
– А вы как думаете, дорогой миннезингер?
Он ответил откровенно:
– Моя госпожа, когда я с вами, я ни о чем не могу думать! Я только чувствую.
– А что чувствуете?
– Счастье, – сказал он немедленно. – Счастье и радость.
– Это же главное, – произнесла она медленно, – или еще нет?.. Но я имела в виду, что вы сложите песнь лично для меня.
Он вскрикнул:
– Это будет моя лучшая песнь!
Он самозабвенно подбирал слова, словно терпеливый гном, что прорывает гору норами и пещерами, чтобы отыскать драгоценный камешек, затем, как ювелир, прилаживал одно к одному, создавая из них соцветия, наконец подбирал нужные звуки, слагая в мелодию, и здесь приходилось то отказываться от даже самых лучших звуков, что не влезают в стройный ряд, то выбрасывать жемчужины слов, заменяя менее яркими, но точнее попадающими в нужное гнездо.
Голда появилась, когда он был не просто уверен, что это его лучшая песнь, но абсолютно уверен. Но отыскать хозяйку этой волшебной горы не удавалось, пока вдруг она не предстала перед ним, выйдя из темной щели в каменной стене.
Он торопливо поклонился.
– Госпожа Голда!
– Миннезингер, – ответила она.
– Господа Голда, – сказал он пылко, – я прошу вашего разрешения исполнить песню в вашу честь!
Она ответила в своей обычной легкой манере:
– Уже готово?
– Да, госпожа Голда!
– Так быстро? – спросила она. – Я слышала, хорошие вещи обтачиваются долго.
– Это если слагают ремесленники, – ответил он, сильно покривив душой, но кто проверит, – а когда за дело берется настоящий поэт… то слова и мелодии рождаются сами, питаемые богами!
Она смотрела, хитро прищурившись, словно понимает, как на самом деле творятся песни, медленно наклонила голову.
– Я выслушаю с удовольствием. Думаю, даже с большим удовольствием.
– Спасибо, госпожа!