Танго в стране карнавала
Шрифт:
— А где ты собираешься жить тут, в Рио? — спросил он.
— Я не собираюсь жить в Рио.
— О! — изумился он. — Почему?
— Потому что живу в Австралии. — Я пожала плечами, и мы оба замолчали.
Когда добрались до Лапы, гид искоса взглянул на меня:
— Ну, не знаю, как все сложится, но учти, до Санта-Терезы мне будет далековато мотаться, когда ты станешь моей девушкой. — Он заржал с таким видом, как будто и сам не верил в то, что сказал.
Припарковав машину в Лапе, гид бросил один бумажный реал босому парню на стоянке, и мы пешком отправились к бару. Стены дома были покрыты облупившейся ярко-красной краской, сверху залихватски-косо была нахлобучена вывеска с надписью «Та’ На’ Руа» и изображением жонглирующего клоуна. Снаружи кучковались обтрепанного вида хиппи, увешанные
В глубине тускло освещенного помещения группа Кьяры проводила тренировку по капоэйре. Я впервые увидела, что это такое. До тех пор мне было известно, что капоэйра — это некий гибрид африканских и бразильских единоборств, затягивающий людей не хуже евангелистского культа, игра-борьба-танец — очень трудно подобрать точное определение. Вот человек пьет мате в местной забегаловке, а через неделю вдруг исчезает, чтобы вновь появиться спустя несколько месяцев — но теперь он весь в белом, с бубном и разговаривает иными музыкальными языками.
Перед сценой в «Та’ На’ Руа» кружком стояли люди (Кьяра в их числе). В центре круга находились двое. Капоэйра была в разгаре. Игрок постарше, крепкий, в маленькой черной остроконечной шапочке, нагнулся и поднырнул под ногу спортивного парня, одетого только в белые брюки. Мы с экскурсоводом пробрались поближе, и Кьяра скользнула по нам быстрым взглядом. Я только собралась улыбнуться ей, а она уже отвернулась к сцене.
От молодого капоэйриста нельзя было глаз оторвать. Парень двигался, как заправский акробат: раскачивался, припадал к полу. Движения точные, выверенные, стройное гибкое тело то изгибается, то натягивается струной, подчиняясь ритму трех барабанов. Легко, играючи он перекатился на руки — ноги взвились в воздух, — на миг замер в полной неподвижности, как раздвоенное дерево, затем одна нога, согнувшись, устремилась вниз. Зал ахнул, когда колено парня оказалось у самого виска старшего игрока, но колено тут же отдернулось, словно парень просто напоминал собравшимся, кто ведет игру. Зрители с облегчением выдохнули, а мой знакомый гид оглянулся и обвел глазами публику.
Соперник парня был, напротив, спокоен, даже заторможен. Лет сорока на вид, он двигался очень осторожно, неспешно, как если бы был намного старше. Казалось, он вообще не проявляет инициативы, только отвечает на ходы партнера, не подгоняемый, как тот, юношеским пылом. Я внимательно присмотрелась. Его глаза не мигали.
Тем временем молодой игрок, предвкушая скорую победу, задвигался еще энергичнее. Грудь и руки заблестели от пота. Он вращался в воздухе, наносил боковые удары ногами, балансировал на одной руке. Поддержка толпы его вроде бы вдохновляла, но буквально в следующий момент он потерял к ней интерес. Он уставал, терял темп, тогда как старший капоэйрист двигался в прежнем неторопливом ритме.
Другие игроки, стоявшие вокруг, захлопали в ладоши, чувствуя, что близится развязка. Молодой снова пошел в атаку, ощутив, что инициатива чуть не ускользнула, но все еще уверенный в себе. Размашистые, широкие движения следовали одно за другим, но старший каждый раз легко уворачивался. Так продолжалось несколько минут: напор и гармония против выдержки и выносливости, пока молодой игрок под влиянием усталости не допустил ошибку и не замешкался на миг, пропустив старшего в центр. Ход игры мгновенно переменился. Зрители хлопали все громче. Молодой, собрав последние силы, неистово бросался на соперника, но тот блокировал каждое его движение. Стройные, как у оленя, ноги молотили воздух, но парень ничего не мог поделать против ходившего кругами хищника. Действительно, невозможно было понять, что это: игра, бой, танец или схватка двух животных в ночном лесу, но в конце концов круг замкнулся: старший игрок кольцом свернулся вокруг юноши, как змея в траве. Игра окончилась.
— Кьяра! — воскликнула я. — Это было потрясающе!
Но она не ответила. Она смотрела мне за спину, на удаляющегося гида.
— Что он здесь делал? — спросила Кьяра.
Я глянула через плечо:
— Он меня подвез.
— Больше его сюда не води. — В ее глазах вспыхнули искры. — Капоэйра Арареи — не место для этих туристических акул… Только так и не иначе.
Последовавшая полемика отражала классическую для путешественников дилемму. Я возразила, что приток туристов мог бы позволить тренерам подзаработать, и тогда богатые иностранцы вроде самой Кьяры получили бы возможность тренироваться бесплатно, не испытывая унизительного чувства, что покупают чужую культуру. Кьяра в свою очередь возразила, что само появление туристических экскурсий и есть бесспорный признак того, что культура уже мертва. С этим я в общем была согласна — не столько из-за соображений нравственности, сколько потому, что подобные вещи казались мне дико унизительными. Платить пятьдесят долларов женщинам масаи за то, чтобы они, забыв о готовке и уборке, попрыгали и потряслись перед тобой, или кататься по трущобам в джипе с пуленепробиваемыми стеклами: для меня подобное — вопрос не некой отстраненной нравственности, а чувства собственного достоинства. Тем самым как будто признаешь, что ты сам то ли недотепа, неспособный найти в собственной стране нечто весьма легкодоступное — а именно бедняков, то ли наивный глупец, не замечающий, что все это не настоящее и перед тобой ломают комедию.
Пожав плечами, я прекратила спор. Углубляться в эту тему не хотелось. За долгую карьеру в турбизнесе, наблюдая, как туроператоры безжалостно терзают и перекапывают райской красоты пляжи, как дешевые авиалинии разрушают старомодные европейские деревушки с силой, неизвестной со времен Второй мировой войны, я пришла к выводу, что лучше, пока путешествуешь, на подобные темы не заморачиваться.
Кьяра, понятно, эту точку зрения не разделяла. Рьяная бразилиофилка, она перебралась в Рио после Сальвадора, где и начала осваивать искусство капоэйры. Кьяра была воином. В отличие от моего скороспелого решения ехать на родео, ее страсть к Бразилии росла и вызревала годами — это проявилось и в ее решении заниматься социологией в Тринити-колледже в Ирландии, и в капоэйре, углубленному изучению которой она себя посвятила.
Когда мы познакомились, я увидела ее с длинными темными волосами, но на фото в паспорте она красовалась с обесцвеченным ирокезом.
— Панковала тогда, — пояснила Кьяра, когда мы выходили из «Та’ На’ Руа». Уже стемнело, и впереди в лунном свете сиял белоснежный каменный акведук Лапы. Арки поднимались на восемьдесят футов над впадиной, живописно соединяя холм Санта-Тереза с нижним городом, вызывая в памяти изгибы римских арок. Это строение — одно из самых ранних в Рио-де-Жанейро, окружающие здания облепили, завернули его в себя. Карина говорила, что когда-то по акведуку и правда подавали воду от горных источников Корковаду, а теперь это путепровод, по нему ходит трамвай. Мы немного постояли внизу, и Кьяра покричала, задрав голову к сводам, чтобы я услышала эхо, а потом двинулись по лестнице к центру Лапы.
Стояла предательски-зазывная ночь с влажным воздухом, фонарь был желтой прорезью на черном и сверкал, как тигровый глаз. На перекрестке двух улиц, Жоаким да Силва и Ладейра, на булыжной мостовой собралась толпа, со ступеней бара Антонио люди казались пчелами, ползающими в поисках меда. Неслись оглушительный грохот барабанов (музыканты стояли под арками) и музыка из чьей-то машины. Пьяные и туристы дурели от этих звуков, притопывали в такт; глаза с расширенными зрачками зыркали по сторонам. Местные реагировали спокойнее. Мужчины, устроившиеся по одному на ступеньках белокаменной лестницы, лениво, как сытые хищники, поглядывали на группы девушек в ярких мини-юбках, что прогуливались под ручку друг с другом, скользили взглядами по живой стене из стройных и не очень загорелых ножек.
Перед нами возникла беззубая дама килограммов на сто. Ярко-оранжевый лифчик от купальника стягивали тонкие шнурки, напоминающие транспортную развязку Лос-Анджелеса, из вырезов во все стороны мощно выпирала пышная плоть. Нижнюю часть тела стыдливо прикрывали блестящие черные шортики, скроенные на тринадцатилетнюю девочку весом в тридцать кило. На ногах красовались пластиковые босоножки на платформах с высокими каблуками. Ее партнер, беременный мужчина с полуметровой копной седых волос, внимательно слушал, энергично кивая.