«Танковая дубина» Сталина
Шрифт:
Почему Ротмистров не жалуется на «устарелость» и «слабое вооружение» Т-70, которое было точно таким же, что у БТ и Т-26? Потому что эта машина, по словам М. Барятинского, — «лучший легкий танк Красной Армии» («Танки Второй мировой», с. 238)? Да какой же он «лучший»?.. Ладно, назвал бы уважаемый историк таковым действительно прекрасный легкий танк Т-50 — с солидным бронированием всего корпуса и башни, торсионной подвеской, 300-сильным дизелем В-4, нормальной башней и скоростью в 52 км/ч! Но тот, к сожалению, оказался слишком дорогим в производстве и почти не выпускался. Правда, даже та неполная сотня «маленьких Климов», которые добрались до фронта, произвела на немцев (если верить фон Люку) неизгладимое впечатление. А вот Т-70 не произвел. И произвести — тем более в 1942–1943 годах — никак не мог. Его лобовая 45-мм броня — как у Т-34 — к тому времени являлась слабым утешением: ее легко прошибали, оставаясь неуязвимыми для старой доброй «сорокапятки», «потяжелевшие» к тому времени германские «тройки» и «четверки». Его 15-мм бортовая броня вообще была такой же, как у Т-26 образца 1931 г. А башня на одного человека — и это в 1942 году?! В общем, производили эту боевую машину, скорее всего, от отчаяния, поскольку таким образом автомобильные заводы СССР можно было подключить к производству хоть каких-то танков. Эта машина явно уступала БТ-7 и БТ-7М, ненамного превосходила Т-26 и в целом по своим характеристикам являлась приблизительным аналогом чешских Pz.38(t). Совершенно очевидно, что в 1942–1943 годах Т-70 являлся гораздо более устаревшим танком, чем легкие БТ-7 и Т-26 летом 1941 года. А его предшественник — Т-60 с 20-мм пушкой — был хуже даже германского учебного Pz.II, ставшего «обузой войскам» еще в 1941 году. Тем не менее к началу 1943 года эти, по выражению одного из воевавших на них ветеранов, «железные гробы» — Т-60 и Т-70 — составляли более 60 % танкового парка Красной Армии («Бронетанковые войска Красной Армии», с. 142). А ведь им предстояло добиваться коренного перелома в войне, сражаясь уже не с легкими танками Pz.I, Pz.II, Pz.35(t) и Pz.38(t), а с получившими усиленное бронирование и мощные пушки Pz.IIIL и Pz.IVF2, не говоря уже о тяжелых «пантерах», «тиграх» и «фердинандах»…
Где же прежняя унылая песня Ротмистрова — «не хватало», «изношенные», «устарелые»?.. Почему имевшиеся у его 3-го мехкорпуса в июне 1941 года 430 легких танков БТ-7, способные справиться с большей частью германских «панцеров» того времени, показались ему «слабо вооруженными», а вот 314 штук ставших к тому времени практически бесполезными Т-70 в июле 1943-го с той же самой 45-мм пушкой (но с башней на одного человека и в два раза меньшей удельной мощностью двигателя) вопросов и жалоб не вызывали?.. И почему в его мемуарах отсутствует всякое упоминание о письме Жукову по итогам Курского сражения — том самом «крике души», в котором он оплакивал потерянное превосходство Т-34 и КВ?.. Мой вывод: сетуя на «недоукомплектованность» советских мехкорпусов и «устарелость» легких танков БТ и Т-26 в июне 1941 года, П.А. Ротмистров выполнял идеологический заказ ЦК КПСС. Суть этого заказа — отвлечь внимание всего мира от настоящих планов советского руководства и истинных причин страшных поражений Красной Армии летом 1941 года. То, что многие современные «танковые» историки по-прежнему «ведутся» на кремлевские саги и предпочитают игнорировать даже имеющуюся в открытом доступе информацию, вызывает сожаление и недоумение — во всяком случае, у вашего покорного слуги…
Напоследок, в продолжение темы о «недоукомплектованности» соединений Красной Армии на западных границах, приведу кое-какие сравнительные данные по поводу численности теперь уже стрелковых дивизий РККА в начале и в ходе войны. Р. Иринархов, в частности, подсказывает: «В апреле — мае на сборы было призвано 755 267 человек приписного состава, что позволило к началу боевых действий с фашистской Германией довести 21 дивизию западных приграничных округов до полного штата военного времени (14 000), 72 дивизии — до 12 000 и 6 дивизий — до 11 000 человек» («Красная Армия в 1941 году», с. 159). Нетрудно прикинуть, что в среднем 99 советских стрелковых дивизий пяти приграничных округов насчитывали в своем составе по 12 364 человека, что соответствовало 88 % штатной численности. Р. Иринархов добавляет, что «на особом положении находились войска дальневосточных армий, где стрелковые дивизии содержались по штатам, близким к военному времени» (там же). А теперь предлагаю обратить внимание на информацию, любезно предоставленную составителями энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945»: «Практически численность стрелковой дивизии в ходе войны была ниже штатной и составляла 5–6 тыс.» (с. 690). Еще раз подчеркну: в лучшем случае уровень укомплектованности советской стрелковой дивизии в ходе войны составлял 36–43 % — вдвое меньше, чем к началу германского вторжения! Из этого вытекает следующий единственно возможный вывод: наивысший уровень укомплектованности стрелковых соединений Красной Армии в 1941–1945 годах был достигнут к 22 июня 1941 года.
О степени моторизации
Как уже упоминалось выше, многие советские историки и мемуаристы старательно культивировали картину «лапотности» и технической отсталости Красной Армии образца 1941 года, которой якобы могла только сниться степень моторизации германской армии той поры. Имеющиеся у меня данные свидетельствуют: это не так. Или как минимум не совсем так. Согласно М. Солонину, уже в феврале 1941 года в Красной Армии числилось 34 тысячи тракторов (гусеничных тягачей), 201 тысяча грузовых автомобилей, 12,6 тысячи легковых автомашин («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 227). Уже к июню количество автомобилей выросло до 272 тысяч (Энциклопедия «Великая Отечественная война 1941–1945», с. 39). Только специализированных тягачей (СТЗ-5, С-2, «Коминтерн», «Ворошиловец», «Комсомолец», «Пионер») в Красной Армии на 22 июня имелось от 13 500 (см.: «Soviet Tanks and Combat Vehicles of World War Two», с. 125) до 14 000 (см.: В. Савин «Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 137). Согласно моим личным подсчетам, приведенным в Приложении № 4, минимальное количество единиц специализированных гусеничных тягачей (не считая примерно тысячи тихоходных «коммунаров») к началу войны составляло 12 450. Вдобавок к ним имелось порядка 27 000 тракторов «по Савину» (см.: «Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 138) или 29 000 по моим собственным подсчетам (около 1000 «коммунаров», 11 000 CТЗ-З, 10 000 C-60 и 7000 C-65: см. Приложение № 4), а также 3700 тягачей «других типов». В случае последней категории речь, по-видимому, может идти о танкетках Т-27, а также о танкетках похожих типов и гусеничных тягачах, «экспроприированных» у армий других государств в ходе «освободительных походов». Всего «не менее 45 000 тракторов и тягачей» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 138). Дополнительно изучив данный вопрос, готов согласиться с этой цифрой В. Савина, так как она в целом совпадает с моей собственной оценкой.
В течение первой недели после начала войны и объявления открытой фазы мобилизации из народного хозяйства в Красную Армию было передано еще 31,5 тысячи тракторов и 234 тысячи автомобилей («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 227). Подчеркну, что только этого количества автомобилей хватило бы на 45 новых мехкорпусов, тракторов — на 88. Правда, до действующей армии они наверняка добирались дольше, чем планировалось накануне войны. «1320 эшелонов (50 347 вагонов) с автомобилями, — пишет М. Солонин, — простаивали на железных дорогах» (там же, с. 229). Прошу заметить, что уважаемый историк почему-то опустил начало предложения: благодаря В. Суворову я узнал, что все эти эшелоны скопились на железных дорогах уже «к концу июня» (ссылка на ВИЖ, 1975, № 1, с. 81). Если речь не идет о транспортных средствах семи армий 2-го стратегического эшелона, это может означать лишь одно: все эти примерно 59 400 автомобилей (по подсчетам В. Суворова. См. «Ледокол», с. 209) были «призваны» из народного хозяйства, приведены в порядок, погружены в эшелоны и отправлены на запад еще до 22 июня. Дело в том, что за неделю мобилизационное мероприятие подобного масштаба осуществить было бы просто невозможно. Так или иначе, если сложить 272 тысячи автомашин, уже имевшихся «под знаменами» к июню 1941 года, и 234 тысячи, полученных после реквизиции техники из народного хозяйства, то общий «моторпул» автомобилей всех типов (включая легковые, грузовые и специальные) в Красной Армии составлял бы 506 тысяч единиц. К ним следует добавить примерно 5242 бронеавтомобиля (см.: «Красная Армия в 1941 году», с. 164). Итого — свыше 511 000 автомобилей и бронеавтомобилей. Тракторов и тягачей после первой недели открытой фазы мобилизации в Красной Армии имелось минимум 76 500 (45 000 «предвоенных» и 31 500 «из народного хозяйства»), М. Солонин дает интересную информацию по наличию к началу войны механической тяги в частях и соединениях Киевского Особого военного округа — самого сильного округа СССР. Так, по штату для полного укомплектования артиллерии стрелковых, танковых и моторизованных дивизий округа там полагалось иметь 2016 гаубиц. Реально имелось 2389 (1277 122-мм и 1112 152-мм) гаубиц. А исправных тягачей и тракторов в артиллерии округа было 2239. Плюс к ним — 161 единица специализированных тягачей для тяжелых орудий («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 224). Из этого можно сделать ряд выводов. Во-первых, в Киевском округе имелся «задел на будущее» — для восполнения неизбежных потерь во время ожидавшейся войны «на чужой территории». Во-вторых, по два трактора/тягача на всю штатную тяжелую артиллерию КОВО не хватило бы, но вот по 1,2 — совершенно точно.
Разумеется, не может не возникнуть вопрос: когда на самом деле были начаты мероприятия по реквизиции гражданских автомашин и тракторов? На сегодняшний день наблюдается более или менее полный консенсус историков из всех лагерей: технику «мобилизовали» уже после начала войны. Если это действительно так, то появляется и следующий вопрос: почему, имея в виду «предударное» развертывание Красной Армии весной — летом 1941 года, соответствующие мероприятия не были начаты раньше? Ссылаясь на Статистический сборник № 1, Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик приводят в Приложении № 4 к своей книге данные касательно наличия транспортных средств в пяти западных округах. Получается, что на 22 июня в них имелось 148 271 автомобиль и 24 409 тракторов/тягачей из общего их количества в 272 000 и 45 000 соответственно, имевшихся в РККА (55 и 54 %). Вполне возможно, что эти цифры не учитывают технику, находившуюся в эшелонах с армиями 2-го стратегического эшелона, двигавшихся к западным границам СССР. Не исключаю, что именно автомобили из армий «внутренних округов» находились в тех 1320 эшелонах, которые не могли добраться до фронта в первые дни войны. Так или иначе, мне трудно объяснить, почему, перебрасывая на Запад более 70 % предвоенного численного состава Вооруженных сил, свыше 60 % бронетехники и боевых самолетов, а также большую часть артсистем и огромные запасы ГСМ, руководство СССР вдруг взяло и забыло о тракторах и автомашинах. Как мы могли убедиться выше, только в шести мехкопусах Западного Особого военного округа численность личного состава за три предвоенных недели выросла на 57 %. Неужели, проводя мобилизацию людей, могли упустить из виду мобилизацию транспортных средств?.. Странно выглядит и сравнительно небольшое количество лошадей в приграничных округах: те же авторы говорят о 245 612 (у немцев их было 625 тысяч). Скажу честно: лично для меня вопрос о транспортных средствах РККА накануне войны является чуть ли не единственным, на который я пока не нахожу ответа. Правда, в отличие от противников Виктора Суворова, я не считаю его закрытым. То, что в огромной мозаике фактов лишь один «кирпичик» — пусть и важный — пока не находит своего места, совсем не говорит о том, что нужно игнорировать всю картину. Уверен, и этому странному парадоксу когда-то найдется вполне логичное объяснение. Думаю, что в данном вопросе «серьезных» историков ждут довольно неожиданные сюрпризы.
Теперь поговорим об автомобилях и тягачах немцев. «Об уровне моторизации Вермахта следует сказать особо, — пишет М. Барятинский в книге «Великая танковая война», — для тех лет она действительно была очень высокой. К июню 1941 года немецкая армия располагала более чем 600 000 автомобилей различного типа. Около 500 000 были немецкого производства, остальные — трофейные» (с. 164). Таким образом, во всем Вермахте после полной мобилизации имелось менее 500 тыс. автомобилей германского производства (включая разведывательные автомобили) — практически столько же, сколько было у Красной Армии автомашин и бронеавтомобилей советского производства после начала открытой фазы мобилизации. Если же добавить машины, собранные немцами в оккупированных странах Европы, то получалось чуть больше 600 000. Вдобавок 15 500 полугусеничных специализированных тягачей («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 136) и 650 полугусеничных бронетранспортеров «Ханомаг» для перевозки мотопехоты («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 92). Интересно отметить, что как минимум одна модель германского полугусеничного артиллерийского тягача — 12-тонного Sd. KFZ 8 — была разработана еще в 1932 году по заказу Красной Армии («Танковые войска Гитлера. Первая энциклопедия Панцерваффе», с. 221). Правда, Советский Союз заказ потом аннулировал: по-видимому, военные решили (и, думаю, вполне резонно), что можно обойтись и гусеничными тягачами советского производства. Я пока не буду говорить в деталях о том, почему по «немецкому пути» (то есть пути использования полугусеничных артиллерийских тягачей) не пошли другие технически передовые армии того времени — Великобритании, США и СССР: это — довольно интересная, но все же отдельная тема. Коротко же скажу следующее: полугусеничные машины в итоге оказались не самым удачным компромиссом между не самой скоростной, но обладавшей прекрасной проходимостью по бездорожью гусеничной техникой и быстроходными, но легко вязнущими в грязи 2- и 3-осными автомобильными тягачами. Вывод по немецкому «автопарку»: автомобилей больше приблизительно на 20 %, чем у Красной Армии после первой недели открытой фазы мобилизации. По мотоциклам у меня данных нет, но уверен, что у немцев их имелось гораздо больше. А вот по специализированным тягачам — почти паритет.
Трактора же, судя по всему, Вермахт использовал в гораздо меньшей степени. Можно, конечно, предположить, что они ими просто брезговали, но я в этом сомневаюсь: ведь большую часть немецкой тяжелой артиллерии перевозили лошадьми. А любой, даже самый захудалый трактор, скажем, «Фордзон», был тем не менее лучше конной тяги: при примерно той же скорости движения требовалось меньше людей и меньше денег. Англичане к подобному выводу пришли еще в 1923 году («Moving the Guns: The Mechanisation of the Royal Artillery, c. 105). Кстати говоря, советские тягачи и трактора, брошенные Красной Армией летом 1941 года (обычно из-за отсутствия топлива: ломались они гораздо реже танков), немцы потом использовали с огромным удовольствием. Например, Artillerieschlepper 601(ru) — это советский СТЗ-5. В Интернете можно найти массу соответствующих фото с немцами, довольно улыбающимися в кабинах СТЗ-5, СТЗ-З, С-60, С-65 и других тракторов и тягачей, использовавшихся в РККА. Британский историк Роберт Кершоу в этой связи подсказывает: «Вермахт, как и его имперский предшественник, полагался в основном на лошадей. В ходе Второй мировой войны немцы использовали 2,7 миллиона лошадей — почти в два раза больше, чем 1,4 миллиона в ходе Первой мировой» («Tank men», с. 95). Это подтверждает и другой историк — Марк Мазовер. «В отличие от существующих мифов, — пишет он, — немцам пришлось вести войну двадцатого века с помощью технологии девятнадцатого — лошадей и угля» («Hitler’s Empire», с. 290, перевод с английского мой).
О том же, говоря о боевых действиях на Западном фронте в 1944–1945 годах, пишет и С. Залога: «Американская полевая артиллерия была полностью моторизованной и частично механизированной, в то время как германская артиллерия по-прежнему частично полагалась на лошадей вплоть до конца войны» («Armored Thunderbolt», с. 199). Впрочем, от лошадей не отказывалась и Красная Армия: в качестве транспортного средства и тягловой силы артиллерийских частей стрелковых соединений их активно использовали даже во время войны с Японией. Не забывали в РККА и о более экзотических транспортных средствах: быках, ездовых собаках, верблюдах и северных оленях. Это, кстати, говорило не о «лапотности» Красной Армии, а о присущей ей — по частому выражению немецких генералов — «способности к импровизации».
Вот что написал по поводу степени моторизации германских войск Г. Гудериан: «Наши и без того ограниченные вспомогательные средства, необходимые для решения задач в области моторизации, расходовались понапрасну из-за ошибок организационного характера, допущенных другими родами войск. Так, например, начальник управления общих дел сухопутных сил генерал Фромм приказал моторизовать 14-е противотанковые роты пехотных полков. На мое возражение, что было бы целесообразнее перевести эти роты, входящие в состав полков, передвигающихся пешим строем, на конную тягу, Фромм ответил: «Пехоте тоже нужно иметь несколько автомашин». Мое предложение вместо противотанковых рот перевести на мехтягу тяжелые артиллерийские дивизионы было отклонено. Эти тяжелые орудия так и оставались на конной тяге, и во время войны, особенно в России, они не могли справляться со своими задачами» («Воспоминания солдата», с. 44). Вновь подчеркну: большая часть тяжелой артиллерии Вермахта в 1941 году (и позже) перевозилась здоровенными коняками.