«Танковая дубина» Сталина
Шрифт:
Думаю, требуются некоторые пояснения. Дело в том, что при перевозке упомянутые артсистемы из-за большого веса (19,5, 19 и 19,7 тонны в походном положении соответственно) обычно разбирались на две части. Отсюда и нужда в четырех тягачах (обычно специализированных — «Ворошиловец», С-2 или «Коминтерн») при обычном для тяжелой артиллерии Красной Армии двойном резервировании (2x2=4), а также дополнительном транспорте для перевозки боеприпасов, расчетов и управления. Впрочем, «сталинские кувалды» можно было перевозить и моноблоком: разумеется, в таком случае скорость транспортировки па-дала с 15–20 км/ч до не самых скоростных 3–5 км/ч (там же). Но это также означает, что в крайнем случае полк РГК вполне мог обойтись не четырьмя тягачами на орудие, а одним. В своей книге В.Н. Шунков приводит и кое-какую информацию касательно германской тяжелой артиллерии: скажем, 149-мм (15-см) пушка К39 в походном положении весила более 18 тонн. При перевозке ее разбирали на три части — ствол, лафет и поворотный механизм. Несмотря на такие сложности, на одну трехорудийную батарею приходилось 7 полугусеничных 18-тонных тягачей Sd.Kfz. 9 — или по 2,33 тягача на каждую тяжелую артсистему (там же, с. 142–143). Заметим, что перевозка данных пушек моноблоком не предусматривалась: при выходе из строя даже одного-двух тягачей командиру батареи понадобилась бы посторонняя помощь…
Полки РГК иногда придавались мехкорпусам (на память приходит 4-й корпус А. Власова). Уверен: когда это происходило, то средств транспортировки в таких полках было более чем достаточно. Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик пишут, что подобные артполки входили в состав приграничных «армий прикрытия» («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 483). Это те самые войсковые объединения, которые, как мы выяснили в книгах цикла «Большая война Сталина», по своему составу все без исключения являлись классическими ударными армиями. Между прочим, маршал Тухачевский использовал в отношении упомянутых объединений несколько иной термин — «армии вторжения». В пылу полемики Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик как-то забыли задать один резонный вопрос: а чего, собственно говоря, в июне 1941 года делали у самой границы сотни огромных пушек, гаубиц и мортир, предназначенных для уничтожения долговременных бетонных сооружений при прорыве обороны противника? «Прикрывали»?.. Почему же в таком случае буквально сразу после «неправильного» начала войны про задачу «прикрытия» начисто забыли, а почти всю артиллерию большой и особой мощности сумели благополучно (заметим: тягачей на это хватило) отправить в глубокий тыл — где она и ждала своего часа аж до конца 1942 года?.. Во всяком случае, именно об этом сообщает В.Н. Шунков (см.: «Артиллерия Красной Армии и Вермахта Второй мировой войны», с. 133). Тот же автор указывает конкретные цифры потерь: из 727 203-мм гаубиц Б-4 в первые шесть месяцев войны было потеряно 75 единиц, из 28 152-мм пушек Бр-2 и 48 280-мм мортир Бр-5 — ни одной. Итак, потери перевозимой тягачами артиллерии большой и особой мощности составили 75 орудий из 803, или 9 %, — ничтожная по меркам 1941 года цифра. По поводу причин, заставивших «миролюбивый» СССР обзавестись огромным и очень дорогим парком тяжелых орудий совсем не оборонительной направленности, В.Н. Шунков говорит с мягкой иронией: «В связи с тем, что в конце 30-х годов Красная Армия готовилась вести «оборонительную войну на чужой территории малой кровью», имелась необходимость в артиллерийских орудиях, способных разрушать мощные оборонительные сооружения на границах и в глубине территории сопредельных государств» (там же, с. 138).
Но вернемся к мехкорпусам и тому, чего им «недоставало» накануне войны. Еще в начале июня личного состава был явный некомплект, но шла скрытая мобилизация и уже к началу войны — через три недели — численность должна была быть гораздо выше. Во всяком случае, если именно это происходило с доведением до штатов военного времени в стрелковых дивизиях приграничных округов, то логично предположить, что свои механизированные соединения командующие округами уж точно не обделили бы. А некомплект командного состава (по словам М. Солонина) — это преимущественно политработники и административно-хозяйственный персонал («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 226). Вновь позволю себе напомнить о десятках тысяч юных лейтенантов, досрочно выпущенных из училищ в июне 1941 года, а также их старших братьев, мобилизованных еще раньше «из народного хозяйства»: все эти офицеры как раз и направлялись в приграничье. Именно там их и встречают 23–24 июня писатель К. Симонов и командарм-16 Лукин… Чтобы проиллюстрировать, как порой искажается (надеюсь, что не сознательно) реальная информация о состоянии советских мехкорпусов к началу войны, приведу следующую таблицу с данными по численности личного состава мехкорпусов Западного фронта «к началу войны», указанную Л. Лопуховским и Б. Кавалерчиком («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 398) и Р. Иринарховым на страницах книги «1941. Пропущенный удар»:
Таблица № 9
Вроде бы уважаемые авторы говорят об одном и том же… В чем же разница?.. А в том, что продолжатели дела американского полковника Д. Гланца, написав «к началу войны», на самом деле указали данные на 1 июня 1941 года. Ничего плохого в этом нет: М. Солонин, оплеванный Л. Лопуховским и Б. Кавалерчиком, в своих книгах оперирует теми же цифрами. Правда, он честно предупреждает о том, что они могли устареть к 22 июня. То, что именно так и произошло, продемонстрировал Р. Иринархов. Как мы видим, разница большая (если не сказать огромная): за каких-то три недели численность личного состава шести мехкорпусов Западного ОВО выросла на 57 % (66 тысяч человек в абсолютном выражении). По неласковой классификации вышеупомянутых историков я наверняка отношусь к «безграмотным в военном отношении людям» — тем, кто посмел стать сторонником взглядов «конъюнктурщика от истории» Резуна. Обижаться не буду: на роль военного эксперта я со своим жалким любительством и не претендую. Но пусть тогда «шибко грамотные» авторы объяснят мне, убогому: почему они дезинформируют своих читателей? И, самое главное, чем они могут объяснить столь «взрывной» рост численности ударных соединений Западного Особого военного округа в первые три недели июня? «Лихорадочно готовились» к обороне? Выполняли свою главную задачу — «отпугнуть потенциального агрессора и отбить у него охоту к нападению на СССР» (именно в этом, по мысли вышеупомянутых знатоков военного и исторического дела, заключалась цель создания 25 000 танков и танкеток, имевшихся у РККА на 22 июня 1941 года)? А чего ж тогда «отпугивали» тайно — да так, что немцы понятия не имели о реальном танковом потенциале СССР? И почему даже самые «молодые» и, соответственно, «недоделанные» мехкорпуса столь резко доводились до штатной численности? Зачем было заниматься этим в непосредственной близи от госграницы и неизбежно провоцировать немцев?.. Обозвав теории Суворова выдумками, а его сторонников безграмотными дураками, Лопуховский и Кавалерчик тем самым загнали себя в научный тупик, из которого им будет трудно выбираться. Соответственно, им будет тяжело дать вразумительные ответы на эти и другие вопросы любителей, честно пытающихся докопаться до истины. А потому оставлю их в покое и вернусь к остальным механизированным корпусам РККА…
Дадим информацию по еще пяти мехкорпусам — условно «второй волны». Они, напомню, были менее укомплектованы, чем вышеуказанная «богатырская пятерка»:
3-й мехкорпус: 672 танка (65 % от штата), личный состав на 1.06.41–31 975 человек (89 %), 3897 автомобилей (76 %), 308 тракторов/тягачей (87,5 %), 312 (87 %) орудий и минометов (включая 83 тяжелых орудия — 20 122-мм и 63 152-мм) на 20.10.40. Корпус мог увезти всю свою противотанковую и тяжелую артиллерию: на каждую противотанковую пушку, зенитку и гаубицу приходилось по 2,8 тягача;
12-й мехкорпус: 806 танков (78 % от штата), л/с на 1.06.41–30 436 (84 %), 2945 автомобилей (57 %), 199 тракторов/тягачей (56,5 %), 288 орудий и минометов (80 %). У меня нет разбивки артсистем по типам, но, базируясь на уже имеющемся опыте, можно смело предположить: корпус смог бы увезти всю свою зенитную, противотанковую и тяжелую артиллерию;
15- й мехкорпус: 749 танков (73 % от штата), л/с на 1.06.41–33 935 (94 %), 2035 автомобилей (39 %), 165 тракторов/тягачей (47 %). К сожалению, у меня нет данных по артсистемам корпуса;
16- й мехкорпус: 681 танк (66 % от штата), л/с на 1.06.41–26 380 (73 %), 1777 автомобилей (34 %), 193 трактора/тягача (55 %). К сожалению, у меня нет данных по артсистемам корпуса;
22-й мехкорпус: 746 танков (72 % от штата), л/с на 1.06.41–28 623 (79 %), 1382 автомобиля (27 %), 129 тракторов (37 %), 242 (68 %) орудий и минометов (включая 64 тяжелых — 48 122-мм и 16 152-мм). Корпус мог увезти всю свою противотанковую и тяжелую артиллерию: на каждую артсистему указанных категорий приходилось по 1,6 тягача.
Вновь обобщим эти данные. Получается, что у «второй пятерки» приграничных мехкорпусов укомплектованность танками составляла в среднем 71 % (всего 3654 единицы), автомобилями — 47 % (12,5 человека на одну автомашину — чуть лучше, чем в 4-й танковой армии Лелюшенко летом 1944 года, чуть хуже, чем в 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко), а тягачами (всего 994) — 56 %. К сожалению, я не могу посчитать среднюю укомплектованность по артсистемам: нет данных по 15-му и 16-му мехкорпусам. Так или иначе понятно, что в случае тревоги из парков смог ла бы выйти большая часть штатной артиллерии «второй пятерки» мехкорпусов. Мало?.. Конечно, мало!
Но вот в чем дело: если считать полностью исправными 974 танка 5-го мехкорпуса И.П. Алексеенко и все Т-34 и КВ десяти мехкорпусов «двух волн» (всего порядка 1385 средних и тяжелых танков новых типов), а по отношению к оставшимся применить «коэффициент Барятинского» (напомню: авторитетный историк утверждает, что 83,4 % всех машин в западных округах были к началу войны исправными), то получается, что только в мехкорпусах «первой десятки» имелось 7654 полностью готовых к бою танков — в два раза больше, чем во всей якобы полностью исправной танковой армаде Вермахта, состоявшей из 3914 танков и САУ. Так чей бутерброд толще?.. Из вышеупомянутых обобщающих циферок также становится понятным, что (с точки зрения советского Главного командования), случись чего, в поход смогло бы отправиться не менее двух третей личного состава мотострелков «первой пятерки» и примерно половина мотопехоты «второй пятерки». Корпуса «первой волны» смогли бы увезти всю свою тяжелую артиллерию, а соединения «второй волны» — большую ее часть. Мало?.. Конечно, мало! Но все равно — сила страшенная!
После первой пятерки «богатырей» и второй пятерки условно «тренирующихся» механизированных соединений приграничных округов идут, по мысли некоторых историков, «откровенные слабаки»: 10-й мехкорпус (474 танка), 14-й (534 танка), 19-й (450 танков), 2-й (527 танков) и 18-й (457 танков). В среднем по 488 боевых машин на корпус, или 47 % от штата. «Позор джунглям!» — кричат кандидаты и доктора исторических наук. «Весьма слабым соединением» называет, например, 10-й мехкорпус Владимир Дайнес («Бронетанковые войска Красной Армии», с. 53). Прежде чем принимать эти слова на веру, предлагаю читателю вспомнить, что в одном этом советском «дохляке» имелось на 22 июня больше боеспособных танков, чем на тот же момент во всей армии США (менее 400) или в моторизованных частях всех германских сателлитов, собиравшихся помочь немцам — Венгрии, Румынии, Словакии и Финляндии, — вместе взятых (349 танков). Один этот «недоделанный» сталинский мехкорпус имел больше танков, чем вся Польша в момент германского нападения (не более 200, включая 45 «дедушек» FT-18, плюс порядка 400 танкеток). Напомню, что германские танковые корпуса армии вторжения имели в среднем по 386 боевых машин с учетом частей усиления (САУ и огнеметных машин). Подчеркну также, что средневзвешенная численность советских танковых армий в ходе второй — победной! — половины войны составляла 481 танк и САУ.