«Танковая дубина» Сталина
Шрифт:
Как можно понять из высказываний Г. Гудериана, сам он был далеко не в восторге от навязанных Гитлером реорганизаций. «Число танковых дивизий за короткое время удвоилось, — с нескрываемым раздражением писал он, — однако количество танковых частей, входящих в дивизию, уменьшилось также вдвое. Благодаря таким мерам германские сухопутные войска номинально имели в два раза больше танковых дивизий, но их ударная сила, о которой следовало бы позаботиться в первую очередь, не увеличилась» («Воспоминания солдата», с. 188). Ему вторит и подполковник Эйке Мидцельдорф: «Вместо того чтобы перед нападением на Россию усилить танковое ядро дивизии, Гитлер настоял на сокращении численности танков в дивизии до 200» («Русская кампания: тактика и вооружение», с. 59).
Впрочем, «большое видится издалека»… Так, современному российскому историку А. Лобанову гитлеровская реорганизация, наоборот, очень даже нравится. «Необходимо отметить, — авторитетно заверяет он, — что организационная структура Панцерваффе образца 1941 г. была весьма удачной.
«К 22 июня, — заключает М. Барятинский рассказ о тщательности германских приготовлений, — Вермахт располагал хорошо обученным, в значительной степени имевшим боевой опыт, рядовым и офицерским составом. Части и соединения были полностью укомплектованы людьми, вооружением и боевой техникой. Вся техника прошла текущий и капитальный ремонт и находилась в боеготовом состоянии» («Великая танковая война», с. 173). Впрочем, согласно М. Солонину, далеко не все танковые соединения Вермахта имели сопоставимый боевой опыт. Например, 20-я танковая дивизия до вторжения в СССР вообще в боях не участвовала («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 62). А вот информация касательно боевого опыта пяти танковых дивизий 1-й группы Клейста, входившей в состав группы армий «Юг»: в Польской кампании не участвовала ни одна, во вторжении во Францию участвовали две (9-я и 11-я), 14-я в течение недели повоевала в Югославии, 13-я и 16-я, созданные на базе пехотных дивизий, вообще до вторжения в СССР не принимали участия в боевых действиях (там же, с. 226). Так или иначе, по мнению М. Барятинского, две реорганизации за два года пошли Панцерваффе на пользу. В составе армии вторжения имелось 17 танковых и 13 моторизованных дивизий, а также две моторизованных бригады. Теперь посмотрим, что происходило в те же годы с бронетанковыми войсками Красной Армии. Вновь воспользуемся данными из той же книги М. Барятинского.
Оказывается, что за то же время в СССР произошли не две, а целых три реорганизации. Первые две практически полностью совпали по срокам с немецкими. Сначала 21 ноября 1939 года в Советском Союзе решили расформировать четыре управления танковых корпусов и перевести бронетанковые войска на бригадную основу. В бригадах предполагалось иметь по 258 легких танков БТ и Т-26 (в четырех батальонах) или по 156 средних (Т-28) и тяжелых (Т-35) танков. Тогда же были созданы четыре моторизованные дивизии, состоявшие из двух мотострелковых, танкового и артиллерийского полков каждая. Такой дивизии полагалось иметь 257 танков и 73 бронеавтомобиля («Великая танковая война», с. 174). К маю 1940 года эта первая реорганизация (как и первая немецкая) завершилась: в Красной Армии были созданы 4 моторизованных дивизии и 39 отдельных танковых бригад (включая 32 легкотанковых, 3 тяжелые и 3 бригады химических (огнеметных) танков). Кроме того, в 20 кавалерийских дивизиях имелись танковые полки, а в 98 стрелковых дивизиях — танковые батальоны. «Следует отметить, — справедливо замечает М. Барятинский, — что советские моторизованные дивизии и танковые бригады 1940 года по числу боевых машин были равны немецкой танковой дивизии того же периода» (там же). Я бы, правда, добавил, что в этом плане они были равны и даже превосходили немецкие танковые дивизии и более поздних периодов. Правда, в отличие от последних, советские танковые бригады не имели такого же пехотного и артиллерийского компонента, что радикально снижало их боевую эффективность. Тем не менее М. Барятинский в целом доволен результатами первой реорганизации: «Это были полностью сформированные моторизованные и танковые соединения, обеспеченные материальной частью и подготовленными кадрами… К сожалению, эта структура просуществовала недолго» (там же).
В июне 1940 года, продолжает свой рассказ М. Барятинский, новое руководство Наркомата обороны во главе с С.К. Тимошенко решает «догнать и перегнать» Вермахт по количеству и качеству бронетанковых войск» (там же, с. 176). Данное иронично-уничижительное выражение — «догнать и перегнать» — звучит не совсем уместно, учитывая, что уже тогда, еще до окончания Французской кампании Вермахта, у СССР имелось как качественное, так и количественное превосходство над Германией во всем, что касалось бронетанковых войск. По собственным словам М. Барятинского, к началу операции «Гельб» во всем Вермахте имелось 3620 танков (из них лишь 290 Pz.IV являлись «условно средними», тяжелых же не было вообще — даже в проекте). В то же время только в моторизованных дивизиях и танковых бригадах Красной Армии насчитывалось 10 526 танков, включая 468 средних и тяжелых — Т-28 и Т-35. Всего же, согласно данным самого М. Барятинского, уже на тот момент общее число советских танков подбиралось к 24 000 (почти в семь раз больше, чем у Вермахта), а на вооружение автобронетанковых войск РККА поступали первые Т-34 и КВ. Иными словами, уже к тому времени по количеству и качеству танковых войск СССР «догнал» и «перегнал» не только Германию, но и все остальные страны мира, вместе взятые. Можно отметить также, что танки Т-18 (МС-1) в СССР начали выпускать большими сериями лет за пять до того, как в Германии построили первые учебные Pz.I. За неимением танков (их заменяли фанерные макеты), всяческим бронетанковым премудростям немецкие офицеры тайно учились все в той же Советской России — в секретном центре «Кама» под Казанью. СССР, по уже приводившимся мною мнениям начальника германского Генштаба Ф. Гальдера и одного из инициаторов создания Панцерваффе Г. Гудериана, обладал и приоритетом в разработке теории боевого применения «подвижных войск» — кавалерийских, танковых и механизированных соединений («глубокая операция»).
Считаю странным и другое высказывание М. Барятинского — в отношении того, как проходило формирование вновь создаваемых механизированных соединений Красной Армии. На с. 183 своей книги «Великая танковая война» он пишет: «Положение усугублялось тем, что многие новые танковые части создавались на базе стрелковых и кавалерийских соединений». Во-первых, точно так же новые танковые дивизии создавали и немцы: сам же М. Барятинский и привел соответствующий пример с «растащенной на части» 14-й пехотной дивизией. Нет ничего постыдного и в «кавалерийском» происхождении тех или иных бронетанковых частей и соединений. По этому пути пошли все передовые армии мира той поры, включая немецкую, английскую, французскую, американскую и японскую. Многие танковые части и соединения этих стран и по сей день гордо носят свои старые «кавалерийские» названия: куда ни глянь, сплошь «уланы», «кирасиры» и «гусары» — только на танках.
Так или иначе, новой организационной основой советских бронетанковых войск должны были стать танковые и моторизованные дивизии, объединенные в механизированные корпуса. Каждый корпус должен был включать две танковых и одну моторизованную дивизию. По информации Р. Иринархова, приведенной в его книге «Красная Армия в 1941 году» (с.161), в советской танковой дивизии полагалось иметь два танковых полка, а также по одному артиллерийскому и мотострелковому полку — всего 10 940 человек; 375 танков (63 КВ, 210 Т-34, 48 БТ и Т-26, 54 огнеметных ХТ-26); 95 бронемашин; 1696 автомашин; 375 мотоциклов; 85 орудий и минометов (включая 12 152-мм и 12 122-мм гаубиц, 18 82-мм и 27 50-мм минометов, 4 76-мм орудия и 12 37-мм зенитных орудий).
Советской моторизованной дивизии полагались два мотострелковых полка, по одному танковому и артиллерийскому полку, отдельный противотанковый артдивизион — всего 11 650 человек личного состава; 275 легких и плавающих танков; 49 бронемашин; 1380 автомашин; 30 мотоциклов; 104 орудия и миномета (включая 12 82-мм и 6 50-мм минометов, 12 152-мм и 16 122-мм гаубиц, 20 76-мм орудий, 30 45-мм противотанковых и 8 37-мм зенитных орудий, а также 12 зенитных пулеметов).
Всего же полностью укомплектованный советский механизированный корпус — а по сути, танковая армия — должен был, согласно Р. Иринархову, насчитывать 36 080 военнослужащих, 1031 танк, 268 бронеавтомобилей, 358 орудий и минометов, 5161 автомашину, 352 трактора-тягача и 1678 мотоциклов. В состав корпуса входили моторизованный инженерный батальон, отдельный батальон связи и авиационная эскадрилья корректировщиков У-2 (с. 160). И все это — не считая частей усиления.
В отличие от реорганизаций немецких, реорганизация советская, по мнению М. Барятинского, «привела к существенному снижению боеспособности автобронетанковых войск. Одни части и соединения были расформированы, другие создавались вновь. Шла ротация личного состава, передислокация частей (преимущественно в западном направлении. — Прим. авт.). Вместе с тем на этом этапе и техники, и людей было еще достаточно, чтобы укомплектовать новые соединения до штата» («Великая танковая война», с. 177).
Е. Дриг в своей книге «Механизированные корпуса РККА в бою» сетует, что еще 21 мая 1940 года начался процесс ликвидации танков непосредственной поддержки пехоты. Именно тогда, пишет он, «Политбюро ЦК ВКП(б) (прошу обратить внимание на то, какой орган реально принимал решения в СССР и выполнял роль настоящего правительства. — Прим. авт.) решило изъять штатные танковые батальоны из стрелковых дивизий, за исключением Забайкалья и Дальнего Востока…» (с. 53).
Разумеется, лишение большинства стрелковых дивизий танкового компонента (впрочем, у многих из них штатные танковые батальоны таки остались) значительно снизило их боевые возможности. И когда Виктор Суворов в своей работе «Святое дело» называет «отъем» танков НПП Т-26 у стрелковых дивизий «преступлением против Красной Армии» (с. 322), с ним трудно не согласиться.